Вера Афанасьева - Конец света. Русский вариант

Смелостью Клавдию Петровну бог не обделил, и она тут же отправилась в банк. Дрожа, протянула деньги кассиру с просьбой проверить. И была почти уверена: её сейчас же заберут в полицию как фальшивомонетчицу. И удивилась, когда кассир любезно спросила, не хочет ли она открыть счёт в их банке. Ещё несколько дней после этого Клавдия Петровна ожидала неприятной развязки и нового визита шаловливой детки, но этого так и не произошло. И тогда женщина решила, что раз уж так случилось, то имеет смысл переехать из Блянска в Щастье, к сестре. Самое время, пока налегке.

Другой случай произошел с двумя приятелями из Звездеца. Один из них давно присматривал себе дом неподалеку от города, и ему порекомендовали одно местечко. Рассказывали, что там сказочные места, зайцы подбегают к крыльцу, ловятся караси, соловьи поют. И как-то раз к вечеру он, взяв с собой друга, отправился на смотрины. Мужики выехали из города, через несколько километров съехали с тракта, поплутали по проселкам и спустя некоторое время поняли, что сами не доедут. Тут-то и увидели с краю от дороги мальчугана, который ловил почти засыпающих стрекоз. Мальчишка был лет десяти-одиннадцати, светленький, веснушатый и на вид смышленый.

– Эй, пацаненок, где тут Сахарная Головка?

– Как доедете до развилки, поворачивайте направо, потом два раза налево, потом прямо и снова направо, потом назад и выедете на грунтовку, там до указателя, а оттуда четыре километра.

– Слушай, покажи, а?

– Не могу, стрекоз ловлю.

– Мороженое хочешь?

Паренек ухмыльнулся.

– Где его тут купишь? У вас что, с собой?

– А полтинник?

Мальчишка подбежал к ним, прыгнул на заднее сиденье, и они тронулись. Минут через двадцать, сделав с десяток поворотов, будущий домовладелец начал нервничать, поминутно спрашивая мальчонку:

– Ну, что скоро? Ты точно знаешь, куда ехать?

– Ага, – кивал паренек, не поднимая головы от игрушки, в которой полагалось закатить яйцо в корзинку.

– Чё ага-то? Ты хоть по сторонам-то посмотри!

– Я смотрю, – отвечал мальчишка.

Тем временем темнело, и мужики начали злиться.

– Слушай, ты, Сусанин, если не доедем затемно, по башке получишь, понял? Вон дядя Гена у нас гиревик.

– А чё это такое?

– Будешь так себя вести – узнаешь.

– Да и дядя Веня у нас не промах. Полгороду может по шее накостылять.

А когда уже почти совсем стемнело, мальчишка закричал:

– Вон, вон огоньки, нам туда!

И в самом деле, вдали горели огни. Машина поползла к ним по колдобоинам, но, попав колесом в какую-то яму, заглохла. А паренек выпрыгнул из машины и порскнул куда-то в сторону.

– Вот сучонок! Это куда же мы приехали-то?

Они были на кладбище.

– Ни хера себе, Сахарная Головка!

Мужики вышли из машины, спотыкаясь и матерясь, прошли несколько метров вперед.

Гавкали собаки, ухали совы, цикады пели свои маленькие ночные серенады

– Чёрт, впору ау кричать.

– Пойдем, попробуем джип вытащить.

– Все равно дорогу не найдем, ещё два часа проплутаем. Смотри, вон фонарь, может, сторож.

И они пошли на свет, мерцавший чуть в стороне. Идти пришлось дольше, чем они думали, они натыкались на ограды, протискивались между деревьями, перелазили через какие-то брёвна и кучи. А когда дошли, то увидели фонарь, висевший на покосившемся кресте, а под ним – старую, заросшую травой могилу. На ней сидело шестеро ребятишек, мал-мала-меньше, девчонки и мальчонки, и играли в карты.

Бледный мерцающий свет лился на них сверху, и такими отвратными казались их личики, такими злорадными улыбки, такими злобными глазки, такими жадными ручки, такими хищными пальчики, что гиревик заорал и кинулся прочь. А будущий домовладелец закричал:

– Ты чего, Гена, спятил? Чё этих шибздиков-то бояться? Я дуну, и они разлетятся.

Но и сам чуть не описался, когда увидел заостренные кверху, слегка покрытые пухом уши детей и загнутые коготки на маленьких пальцах. И услышал:

– Жулик ты, Мормышка. Ну, уж ладно, этот твой.

Маленький Мормышка, погано улыбаясь, двинулся к огромному Вене. И тот рассмотрел, что клыки у него металлические, а низкий лобик покрыт глубокими морщинами. Эти клыки-морщины отправили силача в нокаут, он обмяк и первый раз жизни опрокинулся в обморок. А когда очнулся от прохлады, то детей уже не было. Ощупав себя, мужчина понял, что все его члены на месте, обнаружил лишь шишку на затылке и решил, что легко отделался. Он встал.

Было то граничное ночное время, когда тьма сгущается всего плотнее, но за плотной, почти осязаемой чернотой уже угадывается первый близкий блик света.

– Как темно, когда нет ни фонарей, ни фар, ни витрин, – подумал Веня. – А звезды какие громадные, смотрят, мигают. Сто лет звезд не видел.

Но смотреть на звезды и в этот раз было недосуг, потому что нужно было выбираться из мерзкого местечка. Тут-то и послышалось собачье ворчание. Оно обрадовало мужчину, потому что это был не вой, а мирное приветствие. Да и друзья собаки людям, раз пёс – значит, где-то неподалеку деревня, и рассвет скоро, всё будет хорошо.

– Кутя-кутя-кутя, – позвал Веня и посвистел.

Собака приблизилась, а Веня достал из кармана зажигалку, зажег её и увидел неподалеку большого остроухого пса, держащего что-то в зубах. Пес выплюнул свою ношу и потрусил прочь, а мужчина подошел, присел и осветил предмет. Это была человеческая рука. Обжигая пальцы, он заворожено смотрел на чью-то недавно отрезанную кисть, понимая, что она мужская, крупная, грубая. На безымянном пальце светилась тяжёлая серебряная печатка, и Веня наклонился совсем низко, чтобы разглядеть ее. Ухнула сова, а мужчина увидел на кольце знакомого рогатого муфлона. Это была рука приятеля.

Бежать по кладбищу было невозможно, но Веня бежал. Несколько раз падал, вставал, метался, натыкался, продирался, пока не заметил, что рассвет делает мир вокруг светлей и светлей буквально с каждой минутой. Лишь тогда он остановился, увидел разорванную одежду, разглядел ободранные свои руки и пожалел о руке чужой.

– Дурак я. Может, он ещё жив. Надо было взять руку, сейчас научились всё, что угодно, пришивать.

Но руку искать не рискнул, а отправился на поиски машины и увидел ее совсем скоро, перекошенную, стоящую передним колесом в канаве. А открыв машину, увидел мирно спавшего Гену, обеими руками обнимавшего себя за плечи. Он растолкал приятеля, и тот, придя в себя, рассказал, что, убежав, сумел добраться до машины и закрылся в ней.

А через короткое время машину окружили освещённые всё тем же фонарем дети, стали ломиться в нее, стучаться, прижимать к окнам бледные злобные мордашки, дразниться, делать отвратительные гримасы, расплющивать о стекла носы, высовывать языки. Но дети были не одни. Гена утверждал, что помимо детей в окна бились кошки, белки, маленькие свинки, стучали клювами синицы и галки, и все какие-то на редкость отвратные, препоганые.