Стефан Каста - Лето Мари-Лу

— Правда? — удивляется Мари-Лу. — Археологом?! Я лишь помню, что играла здесь с камнями. Ты сидел где-то поблизости и рисовал цветы. Потом мы лежали у обрыва, смотрели на озеро, а ты всегда боялся смотреть вниз. Ты все еще боишься высоты?

— Да. К сожалению, это само по себе не проходит. Даже стало еще хуже. Мне стыдно, что я не умею плавать. Во всем виновата эта Бритт Бёрьессон.

Мари-Лу молча наблюдает за мореходной яхтой с голубым парусом, скользящей по воде далеко под нами. За яхтой тянется белый пенный след.

— Жизнь — странная штука, — говорит она. — Когда я была здесь последний раз, мне было двенадцать лет, я гоняла на яхте так, что паруса не успевали высыхать. У меня была мечта — обойти на ней вокруг света.

Я молчу. Не могу подобрать подходящие слова. Мари-Лу продолжает:

— А теперь мне пятнадцать, и я сижу в инвалидной коляске. Не будет никакого кругосветного путешествия. Многого уже не будет. Помню, я мечтала забраться на Эйфелеву башню. Папа с мамой обещали мне на каникулах съездить в Париж. Видимо, мне не суждено там побывать, не суждено подняться на Эйфелеву башню. На такие вещи у меня не осталось сил. Словно часть меня увяла…

Она молчит. Я чувствую, что должен что-то сказать.

— Но ведь ты — все тот же человек. Просто на три года старше. Ты — обычная пятнадцатилетняя девчонка, А вот это, — говорю я и слегка пинаю колесо коляски, — ничего не значит.

— Для тех, кому она не нужна, — да. Но ты в чем-то прав. Я начинаю привыкать. Уже не думаю без конца, что я прикована к этой коляске. Бывает, мне в голову приходят вполне обычные мысли, о мальчиках, например. Я даже думаю, что однажды смогла бы выйти под парусом. Проблема в том, что я больше этого не хочу. Я знаю, что в Эйфелевой башне есть лифт. Моя одноклассница Мона постоянно твердит об этом. Почти все приспособлено для инвалидов. Можно объехать в коляске всю эту чертову Землю. Но это не то. Инвалид может спокойно попасть в автобус, в магазин, в туалет. Все это решаемо. Но проблема во мне. Мои ноги не ходят. И мой мозг не может с этим смириться. Иногда на меня нападает такая тоска, что я ничего не могу с собой поделать. Через некоторое время тоска проходит. Я не всегда такая вредная, какой казалась, приехав сюда.

Мари-Лу замолкает. Делает глубокий вдох и выдыхает вместе со словами:

— И кстати, мне еще нет пятнадцати. На следующей неделе исполнится.

— Значит, устроим праздник, — говорю я.

— Как хочешь, — отвечает Мари-Лу.

Я медленно везу пустую коляску по двору, стараясь не съезжать с дорожки, но она заросла травой еще сильнее, чем газон. Еду дальше, становится немного легче. «Так и должно быть, — мысленно говорю себе я. — Вот что бывает, если регулярно не стричь траву». Я устраиваю передышку, руки совсем затекли. Затем снова берусь за ручки коляски и еду к сараю. Иногда колесо проваливается в едва заметную в нестриженой траве ямку, а в какой-то момент я чуть не переворачиваю коляску на ходу. Никогда не думал, что в траве столько неровностей. Футболка на спине взмокла от пота.

В сарае я ищу папину газонокосилку и нахожу ее под пакетами с пустыми бутылками, которые давно пора сдать в винный магазин. Газонокосилка — настоящая громадина, ей не меньше двадцати лет. Старая и самоходная, она режет все, что попадается на пути: крапиву, кусты, белье, упавшее с веревки, пакет угля для барбекю, пару тапочек и другие вещи, прячущиеся в траве. Она великолепно подходит для газона, который стригут лишь несколько раз в год. Папа любил ее. Он обнаружил ее в кладовке редакции «Дагенс Нюхетер». Косилку списали и подарили папе.

Я ищу канистру с бензином, как вдруг на полке неожиданно нахожу осадкомер. Засовываю его в карман.

Когда я заправляю газонокосилку, мне в голову приходит идея, которую я не могу не испробовать. Если соединить газонокосилку и коляску, то можно ездить и управлять ею. Как современной моделью, сейчас все такими пользуются. Но мое изобретение будет еще круче. Первая в мире газонокосилка для инвалидов! Подходящая работенка для «Универсальной службы Адама».

Я пробую различные варианты крепления, прежде чем нахожу самый надежный. Просто привязать коляску к газонокосилке веревкой или цепью, как я сделал сначала, не получится. Требуется что-нибудь более надежное.

Наконец я нахожу четыре широких металлических троса, наверное, от какой-то старой книжной полки. Прикрепляю их шланговым хомутом, затягиваю так сильно, что шляпки винтиков едва не выворачиваются. Два троса ставлю как можно ниже, думаю, самая большая нагрузка будет там.

Вывожу газонокосилку на испытание на бетонный пол, и коляска прекрасно следует за ней.

Завожу стартер. Мотор кашляет. Еще раз, но результат тот же. «Она всегда заводится с третьей попытки», — обычно говорил папа. Он верил, что в этой старой машине живет какой-то загадочный дух. Я почти вижу его перед собой — вот он стоит с довольной ухмылкой рядом с ревущей газонокосилкой. «Ладно, папа», — мысленно говорю я и дергаю за шнур. С адским грохотом мотор заводится и извергает облако сажи. Я сбавляю газ до предела и на минутку оставляю машину работать на холостом ходу. Устраиваюсь в коляске поудобнее, наклоняюсь вперед, увеличиваю газ до максимума, ставлю регулятор тяги на «вкл.» и еду по траве.

Газонокосилка послушно движется вперед. Она скашивает всю траву, какая только попадается на пути. Я сижу как на иголках, но убедившись, что она и правда работает, опускаюсь на сиденье. В кухонном окне видна Мари-Лу с книгой в руке, она смеется и показывает на меня пальцем. Я машу ей рукой. Затем мне становится интересно, сама ли она встала, ведь когда я уходил, она лежала на кровати и читала.

Должно быть, я задумался, потому что внезапно коляска накреняется и падает. Я лежу на траве, а газонокосилка продолжает свой путь по двору.

Когда я бросаюсь за ней в погоню, слышу сильный стук в кухонное окно. Мари-Лу просто корчится от смеха.

Некоторое время уходит на то, чтобы отсоединить коляску. Справившись с этой задачей, я смотрю в окно.

Показываю пальцем на коляску, затем на Мари-Лу, но та качает головой, и я оставляю коляску под вишнями.

Продолжаю стричь траву. Тяжелая машина передвигается по двору без проблем. Я просто иду рядом, стараясь заглядывать вперед, чтобы не наехать на что-нибудь. Однажды летом папа наехал прямо на грядку со священными пряностями Бритт. После этого случая он воткнул в землю шест с белой футболкой. Но теперь шеста нет. Насколько я знаю, больше Бритт ничего не выращивала. Да и сама бывала здесь редко.

Я приближаюсь к каменному ограждению, отделяющему газон от дикой природы, как вдруг, откуда ни возьмись, появляется целый рой шмелей. «Вот, значит, где вы живете», — думаю я. Когда я возвращаюсь и делаю последний виток вдоль ограждения, количество шмелей увеличивается. Они встревожены, но не агрессивны, как осы. Несколько шмелей подлетают к газонокосилке, я разворачиваюсь и еду во двор.