Семён Каминский - 30 минут до центра Чикаго

Мы молча слушали.

Въездная таможенная декларация любой страны — это достаточно идиотский документ, особенно для человека, только что пережившего многочасовой перелёт и после этого испытания довольно плохо соображающего. Украинская декларация не была исключением из этого правила, впрочем, не намного хуже других. В аэропорту Борисполя мы медленно, но справились с её заполнением, затем предъявили вещи и деньги молодой женщине в форме. Она тщательно пересчитала нашу (то есть в основном не нашу) долларовую наличность, и во время этого процесса разные, не самые умиротворяющие мысли читались на лице моей жены. Видимо, такие же мысли она читала и на моём…

И вот осмотр закончился — без проблем. Мы налегли на тележки с чемоданами и потащились к раздвижным дверям — куда? В лапы украинской мафии?

Лина катила свою тележку впереди, за ней Мишка тащил свой личный рюкзак, наполненный играми и приставкой Game Boy, а замыкающим каравана был, естественно, я. Я и чувствовал себя этаким богатым караванщиком в пустыне, в любую секунду ожидающим нападения безжалостных кровожадных разбойников.

И вот двери из таможенной зоны в холл аэровокзала раскрылись, мы выкатились из них и… Первое, что мы увидели, была очень плотная, молчаливая толпа неулыбчивых, стоящих полукругом вокруг нас мужчин, в высоких ондатровых и норковых шапках и чёрных длинных кожаных куртках. Все они, без сомнения, вожделенно смотрели на наши чемоданы. И весь их вид, казалось, говорил, что наши худшие опасения сбылись, потому что такого количества угрюмых лиц мы не видели давненько, а кроме того, от вида шапок да и курток такого рода совершенно отвыкли…

Лина на секунду остановилась, при этом Мишка оказался рядом с ней. Продолжая крепко держаться одной рукой за тележку, она ухватила его за руку, подтащила поближе к себе и, оглянувшись на меня, отчаянно двинулась на прорыв. При этом она несколько нарочито громко сказала, глядя куда-то поверх голов:

— Смотри, а вот и наши друзья — встречают нас!

И хотя нас действительно должны были встречать харьковский друг Валера и несколько киевских получателей передач, известных нам, правда, только по шпионским приметам, описанным их чикагской роднёй, на самом деле никого из них мы пока, к сожалению, не видели…

Однако решительное поступательное движение Лининой тележки с чемоданами неожиданно оказало воздействие на толпу, и она стала раздвигаться, беспрекословно пропуская нас вперёд. А тут издали, за толпой, показались приметы встречающих: розовая шапочка дочери дяди Гриши (ей полагалось триста долларов и письмо), бумажка с надписью «Марик из Чикаго!», которую на вытянутых руках держал молодой племянник, кажется, тёти Лизы (ему, если память не изменяет, было передано двести пятьдесят, несколько фотографий и брошюра с правилами вождения в Иллинойсе), и наш друг Валерка, влетевший в аэропорт с улицы (видимо, полночи гнал машину из Харькова и немного опоздал ко времени нашего явления украинскому народу)… И ещё кто-то, и ещё, и ещё… Опасность вроде бы миновала.

После недолгих объятий со знакомыми мы поторопились выполнить наш интернациональный долг — раздали «посылки» по чётко названным паролям и при полном совпадении примет получателей со списком. Это произошло прямо здесь же, в холле, под окном, в сторонке от нехорошей толпы, которая, кстати, почему-то мгновенно потеряла к нам интерес, как только мы решительно (благодаря Линке) прошли сквозь неё. Куда там они теперь смотрели, эти хмурые, озабоченные люди, мы не знали и даже оглядываться не хотели на них. Только когда раздача закончилась и мы, выбравшись на площадь перед аэропортом, направились к старенькому Валеркиному «опелю», я рассказал ему о наших подозрениях.

— Чудаки, — ухмыльнулся он, — какая мафия? Это просто водители частных машин собрались перед дверями выхода с международного рейса в надежде перехватить выгодных пассажиров…

На обратном пути из Украины в Штаты мы также благополучно довезли предназначавшийся маме груз специального назначения. Таможня дала добро.

Минут за тридцать до объявления регистрации на рейс в зале ожидания восточно-европейского направления венского аэропорта появилась молодая эффектная женщина, возможно, немка или австрийка, с клеткой на колёсиках — для перевозки собак в самолёте. Малиновое расстёгнутое пальто, белоснежная блуза, явно дизайнерского, нестандартного покроя, чёрные бриджи с большими декоративными металлическими пуговицами на голени и очень остроносые модельные туфли на высоких каблуках — всё это явно отличало её от остальной немногочисленной публики в зале.

Здесь, на жёстких пластиковых сидениях, расположились одетые в помятые джинсы и лёгкие курточки туристы из Америки, совершенно измочаленные длительным перелётом через океан и только час назад прибывшие в Вену. Теперь они ждали пересадки на полуторачасовой рейс «Австрийских авиалиний» в украинскую столицу — завершающий этап их путешествия. Среди них было немало русскоговорящих семей, впрочем, дети громко общались друг с другом исключительно по-английски.

Молодая женщина также присела на одно из сидений, полюбовалась на себя в зеркальце, что-то подправила в ярком макияже, а затем выпустила из клетки премилую беленькую болонку с аккуратным жёлтым бантиком. Она придерживала собачку на длинном красном поводке, что не помешало болонке сразу же подбежать к ногам одной из девочек. Дети стали предлагать болонке какое-то печенье, пытаясь погладить, а их папы — рассматривать привлекательную хозяйку собачки. Та что-то перебирала в хорошей крокодиловой сумочке свободной от поводка рукой, время от времени поглядывая вокруг и, видимо, довольная производимым впечатлением.

Девочка, к которой болонка подбежала первой, осталась стоять посередине прохода, заворожённо наблюдая за красивой тётей.

Приглашение на посадку задерживали.

У дамы с собачкой залился трелями Моцарта мобильный телефон. Он тоже был не совсем обычный: розовый, блестящий, тоненький, видимо, дорогой, последней модели. Сначала она отвечала тихо, потом что-то в ответах невидимого собеседника ей перестало нравиться, и тон разговора стал повышаться — всё сильнее и сильнее…

Туристам стало довольно хорошо слышно (а папам и мамам — и понятно), что говорит молодая женщина… не по-немецки, как вроде бы ожидалось. И в кульминации этой возбуждённой беседы, почти криком посоветовав кому-то засунуть что-то в некое место, дама захлопнула мобильный телефон, мило улыбнулась окружающему миру и своей собачке…

Девочка повернулась к маме и спросила:

— Мамочка, what does…?

Внезапно проснувшееся звонкое радио бодро объявило долгожданную посадку на рейс. Пассажиры засуетились, зашумели, и как объяснила мама значение новых русских слов любознательному ребёнку, так и осталось неизвестным.