Эльмира Нетесова - Забытые смертью

— Микита! Вернись, кобель паскудный, чтоб твои яйцы отсохли! Иди в дом! Чего тебе с этими прощелыгами делать? Они, срамные козлы, всю жизнь сломают! Воротись, скотина, пока я добрая! — уговаривала баба, перекрикивая грохот двигуна, взревевшего на все село. Тягач развернулся и пошел на спуск к Алдану. Там водовоза подсадили кому-то на колени. Его напарница — толстая, неряшливая сожительница, не глядя на холод, окатила ведром воды с головы до ног.

Долго бежала она по льду следом за тягачом. Остановить хотела, отнять своего тихого, беззащитного мужика. Но не хватило сил или прыти. И, плюхнувшись в жесткий снег толстой задницей, взвыла на весь свет протяжно, жалобно. Поняла — не вернуть.

А тягач уходил от села все дальше. Хорошо, что успели лесорубы отовариться в магазине продуктами. Да водки, курева купили. И, приехав в палатку, определили новичков на постоянную нелегкую жизнь в тайге.

Тех и уговаривать не пришлось…

— С чего баба каталкой тебя грела? — спросили Никиту мужики.

— Сын у меня во Владивостоке учится. Я ему высылал иногда деньжат. А эта — на квитанцию о переводе наткнулась! Смекнула, что не впервой отправил. И давай вонять, вроде я у нее из зубов вырвал…

— А сын не ее?

— Да нет. От первой…

Лесорубы понимающе умолкли.

— Да ведь не то обидно, что ударила каталкой. Я б ей мог звездануть и кулаком. Но ведь баба пополам развалится. Боялся насмерть уложить. Она тем пользовалась. И грызла все время, что меня чуть не из милости держит. Будто на мой заработок не только сыну помогать, самому не прокормиться. Что я в семье не кормилец, а иждивенец, дармоед. Короче, выводила из себя. Сам бы ушел, да некуда было податься. С первой не повезло. А тут и со второй не склеилось. Что делать? Годы уж немалые. Терпел, пока не лопнуло б, — сознался Никита.

Второй «трофей» сидел у печки, грелся. Его уже переодели в сухое. И ни о чем не спрашивали. Видя, как давится мужик воздухом, проталкивая обиду.

Не скоро рассказал, что случилось с ним. Лесорубы, слушая его, едва сдерживались.

Александр был в свое время известным человеком. Физик. Работал с Королевым. Конечно, в газетах о них не писали. Их имена, как и открытия, были строго засекречены. И знали их лишь военные. Их берегли и охраняли. Над ними тряслись, пока ученые создавали и были нужны. Но случилось непоправимое. И очередное открытие едва не стало роковым. Александр не избежал облучения, отнявшего здоровье и способность работать в военной промышленности. Сначала болезнь отразилась на памяти. А там и на всей мозговой деятельности, расползлась по организму, поедая его клетку за клеткой.

Александра поместили в клинику. Болезнь затормозили. Но излечить от нее не смогли. Назначили пенсию. Этого пособия перестало хватать семье. Дочь-студентка не умела жить экономно. Жена и тем более. Начались ссоры. И вскоре Александр услышал, что он — кретин и импотент, что жить ему осталось не больше полугода, что от него уже воняет трупом и могилой.

Он терпел, потому что не представлял себе жизнь без семьи, пока не приехал в гости его отец — лесничий из Якутии.

На третий день, назвав невестку и внучку сбесившимися дурами, собрал в чемодан кое-какие вещи сына и увез его к себе, не очень интересуясь его согласием на переезд. Лечил его травами, настоями. Поил отстоем древесного угля. Заставлял есть салат из сырой свеклы, пить чай, заваренный на шиповнике, потом применил и настой женьшеня. И поставил на ноги.

От того ли, что весь год мужик жил в тайге и ел не консервы, а свежие овощи и ягоды, выращенные своими руками? От того ли, что пил самую чистую на свете воду из родника? А может, потому, что каждый день, утром и вечером, молился отец Богу, просил о сыне, умоляя Его вернуть дитю здоровье, и Он услышал, сжалился и пощадил? Александр почувствовал, что силы постепенно возвращаются к нему. Он уже спокойно спал по ночам, не мучился от потливого удушья и разламывающей боли во всем теле. Он ел с аппетитом и охотно помогал отцу в работе.

Александр ходил со стариком в тайгу и там познакомился с местными бабами, приходившими в лес за грибами и ягодами.

Одна из них, толстуха Ольга, была настырнее других и сумела затащить его к себе в гости.

Вначале он и не предполагал для себя ловушки. Но однажды, выпив с нею, расслабился. Тут-то и попался на мужичьей похоти, проснувшейся не ко времени.

Три года жил нормально, баба считалась с ним, уважала, пока не перешел в ее избу. Да и то лишь потому, что после смерти отца боялся одиночества.

Ольга этим и воспользовалась. Сама забрала его к себе. Растормошила, не дала зачахнуть снова. А потом решила взять с лихвой за свое доброе и, видя безответность человека, определила к себе в напарники. И, оседлав коня и сожителя, понукала обоих. Александр понемногу выпивать начал. Вместе с Ольгой. На хмельную голову жизнь казалась сносной. Он незаметно скатывался. Реже вспоминал, кем был. И сожительницу это радовало.

Вскоре он перестал обращать внимание на ее выходки, оскорбления. Считая, что человек низкого пошиба на иное не способен. Бабу забавляла его интеллигентность, и она решила выбить эту придурь из сожителя окончательно. И сначала изредка, потом все чаще отвешивала пощечины, оплеухи, когда он делал что-то не по нраву ей.

Однажды он заявил Ольге, что она прескверно готовит, и отказался есть уху из нечищеной рыбы. Сожительница рассвирепела и вылила уху в лицо Александру.

Он вышел из-за стола, стал собирать чемоданчик. Ольга тут же предъявила счет за проживание и прочие житейские и интимные услуги.

Крыть стало нечем… Попался на обязанности, от которой его всегда предостерегал отец.

Ольга не промедлила. Вытащила примирительную поллитровку. И наутро он сам не мог понять, почему его чемодан стоит на виду открытый.

А унижения и побои не прекратились. Баба только во вкус вошла…

И вот тут-то сожителя сперла у нее из-под носа бригада лесорубов.

Ольга решила вернуть его во что бы то ни стало. И на следующий день, не дождавшись возвращения, запрягла коня в сани, поехала к лесорубам отнимать свое…

Конечно, ни в палатке, ни на деляне никто не ждал Ольгу. Бригада работала с рассвета. Да так, что тайга гудела.

Ольга подъехала ближе и ахнула. Ее сожитель уже освоился. И обрубает сучья, ветки с поваленных деревьев, ловко орудуя топором. Он даже не видел бабу, не оглядывался.

— Эй ты, мудило! А ну вертайся домой, паршивец! — ухватила мужика за локоть. Тот от неожиданности топор выпустил. Глянул на Никитина, моля о помощи. Федор понял. Подступил вплотную и гаркнул так, что с еловых лап снег сугробами посыпался:

— Ты, мать твою блохи жрали, что тут забыла? Иль не знаешь, что сюда посторонним нельзя возникать?