Эльмира Нетесова - Забытые смертью

— Дядечка, да не разбойник я! Из Речного. Меня там всякая собака знает! Кого хошь испроси, худого слова про меня никто не молвит! А и не для себя дрова рубил. Для почты! Ить бабы там работают. Вовсе померзнут без тепла! — Прошка застрял в сугробе. И, оглянувшись на клячу, попросил, чуть не плача: — Животину нельзя без догляду! Разорвут ее волки, меня в тюрьму до конца жизни упекут. Не дай пропасть скотине! Дозволь, я ее с собой поведу!

— Без тебя управятся с конягой! Ты нынче лиха не минешь. О себе печалься! Ишь, жалостливый! — подтолкнул мужик в спину и, протащив Прошку в глубь леса, вывел на поляну — к просторному зимовью, так похожему на сказочный терем в глуши.

— Дядечка, я только одну березу срубил! Больше не буду! Пусти! — испугавшись чего-то, просил Прохор.

— Иди, иди! Племянничек! Много вас таких! Каждый по дереву унесет, что от леса останется?

— Люди мерзнут. Старухи вовсе закоченели. Об них думал. Не станет люду, кому лес нужен? Дал бы Бог эту зиму пережить! — ответил Прохор.

— Ты мне ухи не говняй соплями! А ну! Живо в избу! Я там с тобой потолкую! — Он нагнулся, чтобы отстегнуть лыжи. Прошка тем временем огляделся по сторонам и понял: сбежать нет никакой возможности.

— Шмыгай! Чего раскорячился, мать твою в качель! — толкнул мужик Прохора на крыльцо и, открыв дверь в избу, дал пинка под зад, от которого Прошка вмиг у печки оказался, на мокром полу.

И услышал громкий смех:

— Тять, кого поймал? Чего задницей в дом вбил? Иль он ходить не может со страху?

Прошка, услышав женский голос, мигом на ноги вскочил, забыл про боль и страх. И тут же увидел девку, дочь лесника, похожую на отца как две капли воды.

Она уже заканчивала мыть полы и стояла простоволосая, в подоткнутой юбке, босиком. Белая, вышитая цветами кофта расстегнута на груди. На лице улыбка открыла белые, красивые зубы.

— Ты его кобылу во двор приведи. Она там осталась. Неподалеку. Он, гад, твою березу срубил. Какую посадила перед учебой в школе. Опоздал я малость, — крутнул головой лесник, зло глянув на Прошку.

— Чей будешь? — спросил хозяин, указав на табуретку у стола.

Прохор присел на краешек, ответил.

— Вона как? Знаю маманю твою. И отца! Хорошие люди! Трудяги из всего поселка! Отец твой знатным кузнецом был, покуда его конь не загробил. А говорил я ему, что не любят лошади хмельного духу. Не стоит баловать с этим, когда к коню подходишь. Не послушался. И вот беда! Насмерть убил копытом жеребец! Не то б жил да жил себе! Ну, а мать как мается? Все одна? Иль нашла себе какого мухомора? По молодости я ее сватал. Да отказала она. Не пошла за меня замуж! Все девки дуры! Теперь небось жалеет? — прищурился лесник. И, не дожидаясь ответа, предложил: — Будь ты чей другой, шкуру до пяток кнутом спустил бы. На ремни. Но коль ты знакомый, так и быть — прощу. Но в другой раз, прежде чем дерево рубить, спросись, где и какое взять можно. А нынче дам тебе хорошие дрова! Веселые, жаркие! Одной охапкой избу согреешь. Они матери твоей напомнят молодость нашу! Костры на Купалу! Когда я с ней за руку через самый высокий костер прыгал! Чего рыгочешь? Не похоже? Нынче и верно. Толстоват стал! От молодости мало чего во мне! Ну и ты! На мать не похож! Сущий лешак! Она ж красавицей была! Эй, Олеся! — повернулся старик к дочери, появившейся в дверях. — Кобылу привела? Теперь на стол накрой! Этот — гость наш! Не стану забижать. Мать его моею любовью была! Про то и нынче помню!

— А где же ваша жена? — осмелел Прохор.

— Э-э, да что бабы? Они как глиняный горшок! Чуть проглядел — разбился! Померла. Не разродилась сыном. Поздно спохватился. Покуда в село вез, она и отдала Богу душу. А у меня сына и себя отняла.

— Чего ж в другой раз не женитесь?

— Жену иль бабу найти нетрудно. А вот мать Олесе — никогда! Потому не стал сироту забижать. Ей без мамки легко ли управляться везде? И в доме, и по хозяйству, и в поле, и в огороде, да еще мне в лесу помогает. Никакого отдыха и радости не видит. А уж семнадцать годков. Глянь, какая роза! — залюбовался лесник дочкой.

Она и впрямь была похожа на королеву леса. Русая коса толщиной в руку лесника спадала до колен. Глаза зеленые, яркие. Губы — алей малины. Вот только толстые, большеватые для лица девчонки. Она, зардевшись рябиново, шмыгнула из кухни в комнату. И вышла на кухню причесанная, переодетая в темный сарафан и снежно-белую кофту.

— Че вырядилась? Ить не сватают тебя! На что торопишься? И Прохор тут не своею волей. Я его доставил. По неведенью. Ожди свой час! — отругал дочь строгим взглядом.

Но Прохор уже закусил удила. Он крутился вьюном вокруг Олеси. То ненароком плечом коснется, руку погладит. То подморгнет ей исподтишка, подарит томный взгляд, глянет в упор на грудь.

Горят глаза Прошки бесовскими огнями. Хороша девка! Вот бы такую заполучить в жены! Весь поселок от удивления и зависти своими языками подавился бы. Ох и утер бы он нос всем трем бабам, с которыми еле развелся. Уж они погрызли бы локти, если б увидели эту красу в Прошкиных женах.

Но едва пообедали, как лесник заторопился выпроводить гостя из зимовья поскорее. Помог ему нагрузить полные сани готовых дров. И, выведя кобылу на дорогу, отдал Прошке вожжи. Велел привет от него передать матери.

Прошка в этот день вернулся раньше обычного. Скинув немного дров у почты, все остальные домой отвез. Рассказал матери о встрече в лесу.

Та слушала сына, не перебивая. А потом сказала:

— Вижу, Прошка, опять засвербило у тебя. Снова на девок вылупился. Да ведь не на какую-нибудь завалящую, на дочь самого Тимофея! Одумайся, дурень! Куда тебе до ней? Она ить краля! Пава! Ты супротив нее — хорек облезлый! Но дело даже не в лице. Мужику вовсе не надо пригожим быть. Красивый мужик завсегда кобель! От того и не пошла я замуж за лесника, что бабы на него сами висли. Боялась неверности… Но дочка, молвят, вся в него. Сама я ее не видела. Но слух — не птица, в кулак не зажмешь. Хороша девка. Но ты уже не парень. Сколько баб сменил? Про то не только в поселке, все деревни окрест знают. Какая девка нынче за тебя согласится? Только та, что Крым и Рым пехом прошла, наскрозь через полки гусар. Какой ни терять, ни приобрести нечего. А ты вон на кого губищи раскатал! Смотри, чтоб тебе Тимофей яйцы вместе с башкой не оторвал. Он мужик бедовый!

— Да чего ж, маманя, ругаешься? Я при чем, если бабы мне попадались непутевые? Первая только сама померла. Остальные — шалавы. Гулящие да пьющие. Все три — одна другой хуже и страшней!

— не родящая, та — гулящая! А где жена? Где моя вина? За что меня винить? — обиделся Прошка.

Он заладил в лес чуть ли не каждый день. И мороз ему нипочем. И дальний путь — близкий. Конягу старого готов был на плечах нести к зимовью, лишь бы скорее увидеть Олесю.