Айтеч Хагуров - Жизнь коротка, как журавлиный крик

— А как с идеологической чистотой марксизма? Там же существовали определенные границы, постулаты, которые нельзя было переходить. Все прошлые философы хоть в чем-то, но все же заблуждались — и лишь марксистская философия дала правильные — единственно правильные ответы на все вопросы.

— Я потому и сказал, что мне с учебой в МГУ повезло, что ничего того, о чем Вы говорите там не было. Там царило тогда вольнодумие. Оно, конечно, предполагало некий эзопов язык, но очень легкий, очень условный. Любимой поговоркой многих преподавателей было изречение К. Маркса: «Полное единомыслие бывает только на кладбище». На семинарах многие преподаватели даже поощряли критику марксистских положений. Единственное, что они требовали, это — после критики — не менее убедительное позитивное решение вопроса. Помню, как Боря Буйвол подготовил на семинар критику «Диалектики природы» Энгельса, так остроумно! Мы все хохотали. Выслушав его терпеливо, преподаватель дал Боре задание: подготовить на следующем семинаре позитивный доклад по тем положениям, по которым «Энгельс ошибался». В этом деле Боря оказался не столь талантливым, как в критике, и его легко уложили на лопатки сами сокурсники.

Был у нас спецсеминар «Научная критика Библии». Он включал три раздела: «Библия как исторический памятник», «Библия как литературный памятник», «Библия как памятник культуры». К нему требовались конспекты «Пятикнижия Моисея» и Евангелия от Иоанна. Весь семинар был направлен на то, чтобы дать понимание глубины этого выдающегося памятника античной культуры. Наряду с большим курсом по истории религии он давал не атеистические знания, а религиоведческие. После таких курсов уже не возможно было преподавать такой глупости, как «научный атеизм». Атеизм не может быть научным. Как и религия.

— А еще какие работы классиков вы «критиковали»?

— Практически все. Но вернусь к работе Энгельса. Как известно, «Диалектика природы» лет десять пролежала у Энгельса, не была им опубликована. За это время он написал и издал «Анти — Дюринг» и другие работы. Почему? Наверное, у автора были сомнения в ее глубине и полноте. Общая тональность ее скопирована с «Философии природы» Гегеля. Впервые работа была опубликована только в СССР в 1925 году. Когда мы учились, был уже выпущен 20–й том произведений К. Маркса и Ф. Энгельса с «Диалектикой природы». В предисловии к нему, подписанном Институтом марксизма — ленинизма при ЦК КПСС, говорилось: «Несмотря на то, что «Диалектика природы» осталась незаконченной и отдельные составные части ее имеют характер предварительных набросков и отрывочных заметок, это произведение представляет собой связное целое, объединенное общими основными идеями и единым стройным планом». Мы ставили вопрос: как может незаконченная работа, состоящая из предварительных набросков и отрывочных заметок, представлять собой связное целое с основной идеей и единым стройным планом? Мы открыто критиковали «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человеке» как неоригинальное творение. Потом, в 70–х годах, Б. Поршнев в работе по социальной психологии и истории сознания показал, что Энгельс этой работой просто занял одну сторону в дискуссии между Дарвиным — Гекели и Геккелем — Фогтом: сторону последних.

— А работы Ленина — как к ним относились?

— Так же. В дискуссиях, которые не прекращались в Доме студентов на Ленинских горах, мы называли работу Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» нефилософской работой. Нас больше привлекало предисловие Богданова к одному из изданий этой работы, в котором была дана тонкая и очень тактичная критика ее.

В 30–х годах группа авторов, среди которых был, ставший потом академиком и преподававший в наше время на философском факультете Митин, написала манифест под названием «За большевизацию борьбы на философском фронте!». Сталин пригласил к себе всех авторов и похвалил за почин. Так вот, работа В. И. Ленина задолго до этих авторов уже начала большевизацию борьбы на философском фронте. И об этом мы говорили и в общежитии, и на факультете.

— Так вы все могли стать антимарксистами и антисоветчиками.

— Ничуть. Все это было нашим максималистским расставлением точек над i. В данном случае мы понимали, с какой целью В. Ленин писал свою работу.

Там, на философском факультете МГУ, тогда формировалось понимание марксизма — я бы сказал, на уровне мировых стандартов.

— По каким же критериям такой стандарт можно создать?

— Можно создать на основании тех интерпретаций и оценок марксизма, которые дают объективные, не зависящие от политики мыслители XX века, чей научный и личностный авторитет всеми признан. Назову четверых, принадлежащих к разным философским, мировоззренческим направлениям — Н. Бердяев, К. Поппер, А. Камю, Д. Кейнс. Все они антимарксисты, все критиковали марксизм — но при этом отмечали следующие доминанты в этом учении и в революции 1917 года, воплощавшей его в жизнь:

— Марксизм — выдающееся явление в идейно — нравственном и культурном развитии человечества в XX веке, революция 1917 года

— величайшая революция в истории.

— Революция 1917 года была исторической попыткой установления справедливого общества на земле.

— Все подобного рода попытки установления всеобщей справедливости приводили к жестокости, террору, насилию и массовой гибели людей. Так было и при попытках утверждения идеалов христианства, идеалов Великой французской революции.

— Всеми этими бедами преисполнена история социализма в СССР.

— Истоки трагедии социализма в СССР уходят в природу человека XX века. Это — драма сознания, претендующего на универсальность.

Такое понимание теории и практики марксизма формировалось у нас тогда.

И у меня лично оно не изменилось до настоящего времени. Идея социализма — идея общественного блага, и ничего плохого в ней нет. Человечество не выживет без этой идеи. Другой вопрос — как ее реализовать.

— В МГУ обстановка была свободная, творческая. Но после сессии вы возвращались в Краснодар, в пединститут… Все это можно было говорить здесь?

— Здесь была другая обстановка. Но и не противоположная той, в Москве. В конце 60–х годов почти на всех марксистских кафедрах вузов определились две группы специалистов: из тех, кто сформировался до 60–х годов, и тех, кто в 60–х. Их отличала в первую очередь разница в кругозоре и в смелости мышления. Первые были догматичны, вторые критичны.

Деление происходило и на нашей кафедре философии. Так что я был не одинок. Другое обстоятельство заключалось в социокультурной ситуации того времени. Необходимо восстановить правду о той социокультурной ситуации, после систематической политической клеветы на нее в течение последних пяти — семи лет. Правда в том, что тогда был очень высок престиж науки, знания, интеллекта. И гораздо менее высок — престиж богатства, материальных благ. Студенты 60–70–х годов очень чутко откликались на эрудицию, ум, они жаждали знаний, и тех, кто давал глубокие знания, уважали, любили, боготворили…