Вигдис Йорт - Преимущества и недостатки существования

— Ну, что я говорила?

— Бедная Сванхильд!

Женатый мужчина порвал с ней. Из-за звонка жена стала подозрительной. Теперь он разозлен, он ненавидит ее и больше не хочет встречаться.

— Ты понимаешь, что ты наделала?

— Я вижу, ты плачешь. Но ты плакала вчера, ты плакала позавчера, ты плакала два дня назад, и ты будешь снова плакать завтра.

— Я хочу лежать вместе с ним в могиле!

— Ха! Только он предпочтет труп посвежее.

— Мне холодно, я никуда не двигаюсь, все время стою на месте.

— Посмотри на Бренне, он освободил себя молотком и ножовкой.

— Я пытаюсь заставить любовь прийти ко мне, но она не идет.

— Помолчи! Будешь продолжать в том же духе, мы протрезвеем, похолодеем и состаримся.

Она поворачивается к Нине:

— Спасибо, киска. Как было хорошо! Я чудесно повеселилась, — она придвигается ближе, — но, боже мой, как скучно было бы здесь без меня.

Будиль голосует, такси останавливается, она садится и опускает стекло:

— Итак, друзья мои, я покидаю место преступления. Удачи со стихотворением и затворничеством! Тоска — это условие, Сванхильд, забвение — инструмент, а жизнь — праздник. Аминь!

Вновь воцаряется мир. В сумерках проплывают корабли, четырехугольники цвета мела с громко гудящими трубами, а над ними — неподвижные веера из дыма.

Даже если она попадет в тюрьму, она выживет, лишь бы удавалось писать, так она думала. Если бы у нее была ручка и бумага или что угодно, чем можно записывать, кусочки штукатурки или сухие листья, которые, как она читала, использовали в каких-то далеких тюрьмах. К счастью, поэтам проще, чем романистам.

Какой-то африканский политик-оппозиционист, отсидевший долгий срок, старался двигаться как можно больше и даже уставал по вечерам и долго спал, а во сне оказывался на свободе. Она бы делала так же. Двигалась бы по-всякому, ходила по кругу, тренировала самые ненужные мышцы и самые нужные, тянулась бы к потолку и к углам, пиналась в дверь, делала сальто без разбега. В голове создавался некий балет, иногда ей хотелось танцевать. Да, она могла бы продержаться, и как приятно это сознавать.

Больше никто не заказывает банкетов, но на выходных неожиданно приезжает еще одна семья с детьми и весь день проводит на пляже. Дети купаются в прогревающейся день ото дня воде, лепят песчаные куличи и строят замки лопаткой и совочком, одалживают мячи у Уле, надувают их из баллона с гелием, который Франк Нильсен до сих пор не забрал. Вечером повсюду раскиданы вещи, брошены и забыты в песке и кустах, — разорванные и испачканные, они не жалуются, разрешают на себя садиться и наступать. С благодарностью, проникшись их терпением, Нина собирает вещи, когда солнце опускается, а гниловато-соленый запах моря смешивается с горько-сладким ароматом кампари.

Обгоревшие на солнце, днем дети спят. Родители относят их в постель, а потом сидят за коньяком на слабо освещенной веранде. Запах водорослей теперь такой же сильный, как запах земли в лесу, за домом слышен шорох деревьев, такой же сильный, как шум волн у берега. Простыни развеваются на веревках, словно неуправляемые паруса, начинается позднее лето.

По четвергам вечером приезжает Юхан Антонсен, иногда в полном составе появляется боснийское трио, если, правда, они не рыбачат, или не столярничают в летнем домике, или не мастерят клеток для птиц и подносов, которые они задешево продают, разъезжая по округе на бордовом «вольво» Антонсена.

Францен появляется с новой фру Францен, по счастью, у Нины отложены его десять тысяч крон. Приезжают бездетные, которые со временем выглядят еще более бездетными, и чужие дети раздеваются и выставляют напоказ свои пухлые ручки и ножки и издают детские звуки. Фру Хюсет смотрит на них так, что матери притягивают детей к себе, чтобы их не украли. Такое случается, и Нина обычно пропускает подобные заметки в газетах. И долгосрочные прогнозы погоды, если в них предсказывают осадки, и статьи о неразрешимых войнах и засухах в далеких странах, каждая секунда лета дорога.

Какая-то супружеская пара садится на террасу и хочет провести время до обеда за бокалом вина. Через минуту они уже не находят себе места, будто они сидят на сцене и не могут вспомнить нужных слов. Они интересуются, есть ли телевизор в библиотеке, чтобы убить время. Нина качает головой, они поднимаются в номер, задергивают жалюзи и смотрят телевизор, потом опять спускаются, опьяненные убитым временем, радуясь тому, что оно прошло. И такое поведение не исключение, а правило. Кто-то живет в темноте, потому что стесняется попросить вкрутить лампочку. Кто-то сворачивает использованные полотенца и перед отъездом кидает их в баки с мусором за кухней. Жизнь их течет в беспомощности и растерянности. В прихожей за огнетушителем она находит тщательно пережеванный обед из трех блюд, красиво завернутый в наволочку. В цветочном горшке на лестничной площадке лежат два использованных презерватива, чуть присыпанные землей. Такое ощущение, что мы не понимаем законов, которые руководят нашими поступками. В ящике на кухне растет стопка со счетами, рассортированными по просроченным датам оплаты. Про заказное письмо от губернатора она и забыла.

Стоит чудесный вечер. Легкий, свежий ветерок. Трава и листья на деревьях наполнены соками и теплом, но все равно остаются прохладными, как кожица на собранном ночью черном винограде. Большие поросшие мхом камни тихо поют, море, поднимающее все к свету и все на свете выносящее, отдыхает. Толкает вялые волны с серебристым кантиком к пляжу и красиво укладывает камушки. Обратная волна, бегущая с горизонта от белых яхт, которые напоминают обо всем далеком, что есть по пути, едва заметна. Стоит такой бесподобно чудесный вечер, и вот они выезжают. Бордовое «вольво» на прямой как стрела дороге из города между полей, за рулем Бато. Играет музыка, стекла опущены на последнем солнце в плоском оранжевом свете. Они продали весь сегодняшний улов и радуются, и тут Уле зачем-то выбегает на поворот. С неправильной скоростью, в неправильном направлении, в неправильную секунду вылетает он на дорогу, возможно, что-то подобрать, и оказывается перед «вольво», которое не успевает остановиться, сбивает его и переезжает, еще никто не понял, что случилось, а Уле уже лежит на дороге без сознания. Машина шарахается в сторону и заканчивает путь в кустах рябины в канаве, Влади и Энвер выбегают, а Бато остается в машине и по-прежнему ничего не понимает. Но Энвер вызывает «Скорую помощь», а Влади склоняется над Уле и делает ему искусственное дыхание. «Скорая помощь» приезжает, приходят жильцы соседних домов, Энвер бежит и кричит вниз по аллее среди цветущих каштанов, они слышат его заранее, но не понимают, кто кричит и зачем, пока он не останавливается перед ними на лужайке, размахивая руками, и они понимают, что все серьезно.