Татьяна Устинова - Кредит доверчивости

— Сенька! — хрипло крикнула Натка. — Открой окно и кричи: «Помогите!» Слышишь?! А лучше — «Пожар!» А еще лучше — устрой его, этот пожар, ты сумеешь!

Последний удар оказался особенно сильным — видимо, Тишко вложил в него всю свою злость.

Шкаф сдвинулся на несколько сантиметров, образовав между косяком и дверью жуткий зазор.

— Помогите! — простонала Натка.

Из кухни прибежал Сенька и, прячась за шкафом, стрельнул из игрушечного ружья в щель какой-то темно-коричневой жидкостью.

Тишко вскрикнул и выматерился.

Остро запахло уксусом.

— Жалко, эссенции нет, — шепнул Сенька, — только фигня бальзамическая… Все равно глаза щипать будет.

В ответ прозвучал выстрел. Один, второй, третий…

Зеркало, висевшее напротив злополучной щели, разлетелось вдребезги.

Почти одновременно послышался топот на лестнице и жуткие крики:

— Оружие на пол! Руки за голову! Не двигаться!

— Ну, вот и полиция приехала, — деловито произнес Сенька, по-киношному дунув в ствол своего ружья. — Не прошло и полгода…

Натку приводили в чувство всем скопом и всеми возможными методами — нашатырем, коньяком, валокордином, уговорами, холодными компрессами и даже пощечинами.

Вообще-то она давно пришла в себя, но боялась это показать.

Как она посмотрит Лене в глаза?

А Таганцеву?!

А Сеньке?!

— Лучше бы я умерла… — прошептала она после очередного Лениного похлопывания по щеке.

— Без тебя будет скучно жить, — ответила Лена и сунула сестре под нос не ватку, а целый пузырек с нашатырем.

Натка задохнулась, закашлялась, открыла глаза и села.

Сеньки в комнате не было — только Лена, Таганцев и тот парень — «не супермен», который утром встречал у подъезда сестру.

У него были умные, серые, насмешливые глаза, и почему-то именно перед ним Натке стало особенно неудобно.

— А Сенька где? — спросила она.

— На кухне. Наверное, бомбу очередную делает, — усмехнулась Лена, присаживаясь рядом с ней на край дивана.

— Ты как? — спросил Константин. — Может, все-таки врача вызвать?

Не отвечая, Натка встала и побрела на кухню.

За ней гуськом пошли все остальные.

Сенька, свернувшись калачиком, спал на крохотном кухонном диванчике.

— Умаялся, бедный, — сказал за Наткиной спиной Таганцев.

— А давайте чаю попьем! — предложил парень с серыми глазами — Кит, кажется.

И по-хозяйски включил чайник.

— Я вот чуть-чуть не успел этого гаврика арестовать! И его сестрицу распрекрасную! — Таганцев намазал огромный ломоть хлеба маслом, подумав, бухнул на эту конструкцию две ложки малинового варенья, смачно откусил и, жуя, продолжил рассказ: — Преступная группировка, а не семейка. Ольга раньше гримером работала, вот и пустила свое умение в ход. Они с братцем такую схему придумали: он дамочек обольщает, по типажу на сестру похожих, а она мужичков клеит, похожих на братца. Потом тырят у своих жертв паспорта, делают грим — копия, от фото в документе не отличить, — и… берут кредиты! Страшно представить, сколько нахапали. Десятки миллионов! Подписи тоже научились подделывать, не отличишь.

— Да… — вздохнула Лена. — На человеческом одиночестве и поисках любви они делали деньги.

— На человеческой глупости, — поправил ее Говоров.

Таганцев мельком глянул на Натку, вспыхнувшую при этих словах, и подумал — не глупости, а наивности. Милой, детской наивности, которая так нравится ему в сочетании с прелестным личиком и вызывающе роскошной фигурой.

— У меня, кстати, акт экспертизы есть, что подпись Натальи Владимировны поддельная. — Он похлопал себя по карманам, достал поочередно ключи, жвачку, какие-то квитанции, чеки, еще что-то вроде носового платка и только потом — сложенную вчетверо экспертизу.

— Помял, зараза, — пробормотал Константин и тут же капнул на лист вареньем. — Да что же это! — Он запихнул бутерброд целиком в рот и проглотил, почти не жуя.

— Ладно, — махнул рукой Говоров. — У Тишко и без этого такой наборчик, что он до старости тюремный быт изучать будет. Незаконное владение оружием, покушение на убийство, мошенничество в особо крупных размерах группой лиц по предварительному сговору и т. д. и т. п.

— Вот именно — и тэ дэ и тэ пэ, — пробормотал Константин, слизывая с экспертизы варенье и бережно расправляя лист на сгибах. — Классический случай с этим Тишко. Одно преступление влечет за собой другое — более тяжкое. Начал с мошенничества и чуть не закончил убийством.

— Лен, дай ему пожизненное, — всхлипнула Натка.

— Сколько обвинение попросит, столько и дам, — улыбнулась Лена, с нежностью глядя на Говорова.

Ну все, про себя усмехнулся Таганцев, семейственность в нашем районном суде поперла…

— А вообще это дело буду рассматривать не я, — сказала Лена, — потому что ты моя сестра.

Ночью меня разбудила Ната.

Села на мою кровать и бесцеремонно потрясла за плечо.

— Лен, ты не спишь?

Я не стала острить и ворчать на нее не стала — списала временное помутнение рассудка на стресс.

Впрочем, у Натки и то и другое — постоянные атрибуты жизни.

— Что стряслось? — сонно спросила я.

— Да нет… у меня пока ничего нового… Я тут подумала, а вдруг он Асю тоже убил?

— Что значит — тоже? — привстала я.

— Ну, меня же он пришел убивать! Сперва хотел выманить и по-тихому… А когда я не пришла, у него нервы сдали, и он сюда примчался! Тишко запаниковал, понимаешь! Он начал убирать свидетелей — неосторожно, глупо убирать! А главная опасность для него — Ася! Во-первых, она в полицию собралась идти, во-вторых, у нее осталась копия его блокнота…

— За последнее время ты сделала настоящий прорыв в аналитическом мышлении, — пробормотала я. — Но ты же сама сказала — Ася прячется у подруги. И потом, откуда Тишко мог знать про копию?

— Ой, боюсь, — вздохнула Натка и нырнула ко мне под одеяло. — Вдруг с ней что-нибудь…

— Цела твоя Ася, — перебила я. — Тишко с тебя начал устранять свидетелей, потому что ты… его последний «эпизод», понимаешь? До тебя проще всего добраться… И потом, ты его больше всех достала.

Натка обиженно засопела. Наверное, считала, что такая прелесть, как она, не может никого достать. Даже преступника.

— Лен… — тихо позвала она, когда я задремала. — А как ты думаешь, я Косте все еще нравлюсь?

— Натка, ты неисправима.

— Исправима. Мне теперь только мужчины в погонах нравятся.

— Завтра звони своей Асе — и шагом марш к мужчинам в погонах, заявление писать. На Тишко. А еще лучше — и других пострадавших прихватите. Хотя… ему теперь и без ваших заявлений не сладко придется.

— Лен… Мне почему-то кажется, что Владик меня любил… по-своему.

— Тьфу! — подскочила я. — Иди спать! У меня завтра тяжелый день.

Натка встала и побрела к дивану. Глядя на ее понурую спину, я подумала, что опять обидела сестру, разрушив зыбкую иллюзию о некой безумной любви, при которой хочется обмануть, надуть, облапошить, а потом пристрелить объект своей страсти.