Иэн Бэнкс - Мертвый эфир

— А если бы мои друзья из лондонской полиции поймали вас и стали допрашивать, как бы вы стали им объяснять, почему вломились в мой дом?

Я вновь пожимаю плечами.

— Знаете, моей первой мыслью было заявить, будто я потерял голову из-за вашей жены, но потом решил, что и такой поворот событий вас, вероятно, тоже очень расстроит; тогда я подумал, лучше будет сказать, будто я затеял… э-э-э… журналистское расследование или вроде того, пытаюсь найти доказательства вашей преступной деятельности, или просто дать вам почувствовать на собственной шкуре, каково это, когда кто-то является без спроса к вам в дом, то есть сделать вас самого жертвой преступления. И мне все равно, как глупо и неуклюже звучали бы подобные оправдания — лишь бы удалось стереть запись с пленки.

— Но ведь кабинет я запирал, Кеннет, — не без резона возражает Мерриэл, — Как же вы туда проникли?

Я хмурю брови. «Просто солги», — подсказывает внутренний голос. Отрицай видеозапись как улику. Представь, что сейчас имеешь дело с Лоусоном Брайерли. Доверься зернистости изображения и тому, что на видеопленке дверь кабинета видна не под самым удачным углом. Кроме того, мои большие перчатки должны скрыть тот факт, что я пользовался ключом.

— Нет, — говорю я, — Кабинет был открыт.

— Кеннет, — мягко говорит Мерриэл и кивает на «рейндж-ровер», куда Кай положил портативный компьютер, — Мы можем это проверить.

— Он точно был открыт, — заверяю. — Помнится, я просунул в дверь голову, увидел, что здесь не спальня, заприметил автоответчик и взял его в оборот! — И я перевожу взгляд на Кая, — Точно так. Я все сделал за две секунды, я был тогда в таком состоянии… я был готов… — Тут я позволил голосу задрожать, а сам перевел взгляд на свои колени, — Я вчера чуть не сделал того, что со мной приключилось сейчас. Господи боже мой. Я быстренько огляделся, прикрыл за собой дверь и принялся за дело, — Теперь я дышу часто и глубоко. В глазах слезы. Смотрю на Мерриэла, — Боже, то, о чем я сейчас рассказываю, достаточно скверно. Ну что, скажите на милость, может быть еще хуже, чего мне скрывать?

Мерриэл переводит взгляд на Селию. И смотрит на нее как-то задумчиво.

— Вот и я тоже все время задаю себе подобный вопрос, Кеннет, — Затем глядит на Кая, — Это возможно? Ну, то, о чем он только что рассказал?

Кай пожимает накачанными плечами.

— Вообще-то да, — изрекает он. Голос у него глубокий, но звучит не очень по-шведски; я ожидал иного. — Камера снимает один кадр в три секунды. У него имелось достаточно времени, чтобы открыть и закрыть дверь между кадрами.

Мерриэл смотрит на меня.

— Когда я вернулся домой, кабинет был закрыт, — говорит он.

И вновь я пожимаю плечами.

— Не знаю, в чем дело! — отвечаю я, чуть не плача. — Может, я нечаянно задел снек.

Мерриэл выглядит озадаченным.

— Задел что?

— Это шотландское слою, — объясняю я с отчаянием в голосе. — Та-та-такая штучка на замке, которая, если ее опустить, его запирает, когда дверь захлопывается. Собственно, я уже собирался уходить, когда вы вернулись, и потому спрятался в шкафу, который в тренажерном зале. И слышал, как вы разговариваете с женой по телефону, мол, ждете приезда кого-то по имени не то Скай, не то Кайл, как-то так. Затем, пока вы принимали душ, я почти добрался до передней двери, но туг… тут… — здесь я кивком показываю на Кая, — вошел вот он; тогда я спрятался в раздевалке у входной двери. И когда он стал подниматься вверх по лестнице, я просто вышел, — Я делаю глубокий, судорожный вдох, меня бьет дрожь, — Вот и все. Правда и ничего, кроме правды.

Мистер Мерриэл поджимает губы. В течение нескольких секунд он смотрит на меня, и я, стиснув зубы, выдерживаю его взгляд. Тогда он кивает.

И тут я понимаю, что возник маленький шанс на спасение. А появился он оттого, что я осознал: в нашем с Селией заговоре, призванном обмануть мистера Мерриэла, удивительным образом обозначился третий сообщник, который станет нам помогать, — сам мистер Мерриэл.

На самом деле ему вовсе не хочется выяснить, что ему наставили рога. Он знает, что подозрительность проявлять следует — подозрительность как таковая разумна и обеспечивает безопасность; подозрительность неотделима от того образа жизни, который он ведет уже многие годы, она — часть избранной им профессии; и все же он вовсе не горит желанием обнаружить, что его жена с другим мужчиной одурачили его. Он не зайдет чересчур далеко — лишь настолько, чтобы убедить себя: ничего особенного не случилось; он предпочтет остаться в рамках разумного, всего лишь постарается выяснить, в чем дело, — насколько того требует долг, не более; да, он должен развеять сомнения, но он не собирается усердствовать так, как если бы речь шла о денежном долге или об оскорблении, нанесенном другим гангстером.

Его собственная гордость заставляет его встать на нашу с Селией сторону: никому из нас не хочется, чтобы он узнал всю правду.

Мерриэл издает хмыкающий звук, который при известном воображении можно принять за смех, слезает с крыла «бентли» и медленно идет ко мне, сложив ладони под подбородком, словно для молитвы. Останавливается и смотрит на Селию.

— Видимо, последней из дома выходила Мария, — говорит он, — Думаю, нам придется нанять новую горничную.

Селия хмурится еще сильнее. Мерриэл подходит ко мне. Осторожно присаживается на мое правое колено. Вот черт, черт, черт. Ну и дерьмо. Как можно так облажаться? Все мои прежние выводы оказались неверными. Гадство. Ну вот, те-перь-то как раз и начнется.

Он улыбается.

— Я кое-что вам должен, Кеннет, — говорит он приятным голосом и очень просто. — Думаю, это сущий пустяк по сравнению с тем, что последует, но он предназначается вам лично от меня, за то, что вы без спроса влезли в мой дом.

Он делает изрядный замах и изо всей силы бьет прямо по яйцам.

Я и забыл, как это больно. В последний раз такое случилось со мной на школьной площадке; все имевшие тогда место ощущения абсолютно выпали из памяти: и эти искры из глаз, и тошнота, и набегающие одна за другой волны боли, каждая нового типа, которые поочередно пронизывают тело после удара. И все это усугублялось тем, что я был лишен возможности согнуться от невыносимых мучений. Такое впечатление, словно мозг сперва накопил все оргазмы, испытанные в жизни, а затем выдал их разом, но изменив полярность, так что прежний экстаз превратился в муку, и то, что некогда занимало по нескольку секунд в день, теперь длилось пять или даже десять минут — пять — десять минут беспримесного концентрата чудовищной пульсирующей боли.

Я завизжал громко и пронзительно, а затем, когда стало мало-помалу отпускать, еще долго хрипел, задыхался и хватал ртом воздух.

Когда я немного пришел в себя, Мерриэл уже стоял рядом с «бентли».