Дес Диллон - Шесть черных свечей

Порой она засыпала, и тогда матушка, папа или Брайан — словом, тот, кто в данный момент был у ее кровати, — получали возможность выплакаться. Они никогда не плакали у нее на глазах, предпочитая говорить о будущем. О том, что будет, когда Линду выпишут и так далее.

Как-то раз они вышли из палаты. За дверью палаты они только курили или плакали и никогда не говорили между собой, да и о чем было говорить. Разве есть что-то более страшное, чем мать и отец, которые хоронят свое дитя? Линда проснулась, а в палате никого нет. Линда перепугалась, и на какое-то мгновение ей показалось, что она, наверное, уже умерла. Но тут в палату вошла медсестра и поздоровалась, и Линда поняла, что жива. Трудно объяснить, что такое страх смерти, людям, которые не познали, что такое смерть. Страх смерти не имеет ничего общего с обычным страхом. Обычно испытываешь страх жизни. Его высшее назначение — заставить тебя предпринять что-то во имя сохранения жизни. Настоящий страх смерти лежит по ту сторону всего этого. Страх, который испытывала Линда, был окрашен в тона глубокого сожаления. Слово «глубокое» как-то даже не очень и подходит сюда. Ей было жалко того, чего она не сделала и уже не сделает никогда, только зря потратила время на детей, сестер и друзей. Это были всего лишь мысли, которые обычно сопровождают чувства. Но мысли не могут отразить всей силы чувств, всей силы боли.

Духовно Линда была в агонии. И в этот момент она заключила с Господом своего рода договор.

— Господи, если меня минует чаша сия, если Ты оставишь меня среди живых, я никогда не солгу во всю мою последующую жизнь, никогда не пропущу мессу и буду ходить к исповеди каждую неделю.

Матушка, папа и Брайан вернулись в палату и обрадовались, увидев, что у Линды улучшилось настроение. Она даже шутила, и они посмеялись ее шуткам. Особенно им понравилось, что Линда не желает, чтобы на шарике, который в нее запустят, был изображен Микки-Маус. Только и исключительно Даффи-Дак.

Ночь прошла спокойно.

А вот день спокойным не был. На протяжении всей первой операции Линда была в сознании. Медикам потребовалось шесть часов, чтобы трубка дошла куда надо. Но шарик не хотел держаться, а только раздул артерию еще больше, что было хуже всего. Требовалось что-то предпринять, и немедленно.

Линда одна-одинешенька сидела на стуле посередине большой белой комнаты, будто подопытная обезьянка. Медики через микрофоны распоряжались, чем ей надо пошевелить и куда переместиться. Матушка, папа и Брайан видели ее из-за стекла, и она помахала им рукой и попыталась улыбнуться.

Врачи собирались совсем перекрыть кровоснабжение целого мозгового полушария. Это неизбежно вызвало бы последствия, сходные с инсультом. Шансы, что Линда умрет, были пятьдесят на пятьдесят. Но если этого не сделать, смерть наверняка бы наступила в ближайшие двое суток. Матушка и папа обняли на прощание Линду и вышли из палаты. Брайан и Линда остались одни. Появились врачи и сделали Линде укол. На этот раз ей нужен был общий наркоз. На глазах у Брайана Линда погрузилась в искусственный сон, словно в смерть. Теперь он примерно знал, какая она будет, когда умрет, — такая красивая в своем белом больничном халате.

— Сходите выпейте чайку, — велел Брайану хирург. — Операция займет несколько часов.

Матушка позвонила домой, и сестры напоили папу и Брайана чаем. Сестры плакали, но держались. Кто-то из них молился, кто-то творил заклинания, а потом они менялись местами, так что процесс не прерывался.

Через четыре часа хирурги поставили в известность матушку, папу и Брайана, что операция прошла успешно. Линда будет жить, и это самое главное. Осталось только выяснить, насколько тяжелыми окажутся последствия нарушения мозгового кровообращения.

В течение нескольких следующих дней Линда едва могла пошевелиться. Во-первых, вся палата была завалена цветами. Во-вторых, сестры устроили настоящую давку у ее кровати. А в-третьих, она только привыкала к своему телу после того, как половина ее мозга была отключена.

В палате напротив лежал Дэнни Коннорс. Ему была сделана точно такая же операция, только неудачно. Линда выздоравливала, а его состояние ухудшалось. Но у него не было сестер, которые пришли бы и не позволили ему пасть духом. Родственников у него вообще не было, во всяком случае никого, кто предоставил бы ему кров над головой. У него была только старушка мать, но такая слабенькая, что не могла его навещать. В конце концов его забрали в Хартвуд. Линда дала обет навестить его, как только ее выпишут.

Ее выписали. Доктора были поражены, насколько незначительными оказались последствия операции. Перестал двигаться один глаз, вот и все. Все остальное работало безупречно. Доктора объясняли это так: там, где большие вены и артерии кончаются, они разветвляются на множество мелких сосудиков, которые называются капиллярами. На верхушке мозга таких капилляров тьма, но кровь не наполняет их, и они прозябают без дела, будто спущенные велосипедные камеры. Так вот, очень редко, один случай на миллион, эти сосудики можно заставить работать, и кровь из одного полушария мозга пойдет по ним также в другое полушарие. У Линды так и произошло. Кровь из правого полушария поступала в левое по капиллярам. Доктор сказал, что это граничит с чудом. В литературе такие случаи упоминаются, но сам он никогда ни с чем подобным не сталкивался. Только инвалидное кресло все равно может понадобиться. Через некоторое время.

Внешне Линда почти не переменилась, за исключением, как я уже сказал, одного глаза. Зато во всех прочих отношениях она изменилась полностью. Она не забыла данных Богу обетов, бывала у каждой мессы и никогда не говорила неправды.

— Как тебе моя новая прическа? — спросит, бывало, Джедди.

Линда со своего кресла посмотрит на ее волосы, затем смеряет ее взглядом с головы до ног и скажет совсем не то, на что Джедди надеялась:

— Волосы слишком блондинистые, тебе не по годам. Ты с этой прической похожа на шлюху. Юбка слишком короткая и полнит тебя.

Джедди только хлопнет дверью в ответ. Это повторяется много раз, пока Джедди не находит в себе силы отнести все это на счет болезни Линды.

Еще одна перемена, которая произошла с Линдой, — это полное пренебрежение своими обязанностями хозяйки дома. Когда Линда окончательно поправилась и уже не нуждалась в помощи сестер в том, что касается хозяйства, сбора детей в школу и готовки обедов для Брайана, он надеялся, что все пойдет по-старому. Но по-старому не получилось. Это выяснилось в первый же вечер, когда Линда осталась на хозяйстве одна.

Брайан пришел с работы домой и направился в кухню.

— Где мой обед, жена? — осведомился он.

— Готовь себе сам свой гребаный обед. Сегодня я с Энджи иду в паб, — последовал ответ.