Евгений Свинаренко - Учитель-психопат

— Это с утра только, днем улетят, — просветил Лукиных.

Рыбаки разложили на брезенте водку и закуску. Лукиных надул лодку и достал из багажника рыболовные снасти.

— Рудольф, ты с лодки хочешь или с берега? — спросил Лукиных, перегрызая леску.

— С берега, — посмотрев на брезент со спиртным, ответил Готов.

— Тогда бери вот этот спиннинг.

Смирнов открыл бутылку:

— Садитесь, выпьем за удачный клев. Миша…

— Э-э-э нет. Я пас, — запротестовал Лукиных. — За рулем.

— Одну-то можно. К вечеру все выветрится.

— Нет, нет, нет. Даже не уговаривайте.

— Ну, как знаешь.

— А я не премину воспользоваться, — подсел к Смирнову Готов.

Выпили. Закусили солеными огурцами и хлебом с колбасой. Повторили. После третьей директор скомандовал:

— Рыбачить!

— Так точно-с, — козырнул Готов.

Смирнов и Лукиных сели в лодку и отплыли на середину озера.

Готов ходил со спиннингом вдоль берега, любуясь красотами. Солнце медленно поднималось над горизонтом. Было немного прохладно. Возле самого берега пронесся косяк мальков. В нескольких метрах по водной глади шлепнула хвостом более крупная рыба. Утка с маленькими утятами плавала вдалеке. Над озером, высоко в небе, кружили два коршуна. Природа почти полностью проснулась от зимней спячки. Радуясь этому обстоятельству, жужжали комары, садясь на лицо и залезая в уши. Готов отмахивался березовой веточкой и награждал каждого укусившего комара матерным эпитетом.

Он несколько раз закидывал блесну. Ничего не поймав, закидывал вновь. Пробовал «прикормить» рыбу кусочками хлеба.

После часа мытарств и отсутствия результата Готов убрал спиннинг в багажник, сел за руль автомобиля и порулил, издавая звуки болида Формулы 1. Еще немного побродил по берегу, а когда надоело, развалился на брезенте и стал глушить водку.

Когда приплыли Смирнов с Лукиных Готов лежал, глядя в небо, с травинкой во рту.

— Поймали?! — вскочил Готов, завидев коллег.

— Есть маленько, — похвастался Лукиных, демонстрируя садок с карпами. — А у тебя что?

— А я не поймал, — опустил голову Готов. — Зато уже полбутылки выпил.

— Хорошо, — сказал Смирнов. — Сейчас ушицы сварим. Пойдемте, Рудольф Вениаминович, за дровами. Пока вода закипает, мы с Михаилом хотим еще заплыв сделать.

Нарубили дров. Лукиных воткнул по бокам костровища две металлические стойки, загнутые на концах в виде колец. В кольца он продел отрезок арматуры, а на нее повесил котелок с крючком.

Уха получилась очень вкусной. Поев, Лукиных стал рыбачить с берега, а Готов со Смирновым допивать вторую бутылку.

— Владим Константинч, я ведь нормальный учитель? — икая, спросил Готов. — Скажите, что нормальный.

— Норма… нормальный, — ответил Смирнов и засунул в рот колбасу.

— И Вы классный директор, — глубоко вдохнул Готов, — а Сафронова — стерва.

— Стерва, — согласился Смирнов, жуя, — еще какая стерва.

— Выпьем, Владимир Константинович, за то, что Сафронова — стерва.

Готов неуклюже налил остатки водки в железные кружки. Залпом выпил и совершил попытку подняться, но, потеряв равновесие, завалился на брезент и опрокинул на себя тарелку с недоеденной ухой:

— Ой, какой я неловкий. Цепануло не по-детски. Купаться хочу.

— Вода холодная, Рудольф Вениаминович, — предостерег Смирнов. — Заболеете.

Готов махнул рукой, кое-как поднялся и, шатаясь, поковылял к берегу. Там он спустил лодку на воду, запрыгнул и поплыл, гребя маленькими деревянными веслами.

С середины озера он помахал стоящему на берегу Лукиных. Физрук ответил ему тем же жестом.

Солнце встало в зените и сильно пекло. Готова разморило и, улегшись на дне резиновой лодки, учитель уснул.

Готов обнаружил себя лежащим в гробу. Руки были сложены на груди и держали восковую свечу. Он лежал в своей квартире. Вокруг гроба стояли соседи, коллеги, некоторые ученики. Подошли родители, покачали головой и отошли. Готов видел, как коллеги шарят в его вещах, доставая самое сокровенное. Один школьник сказал другому: «Вот и хорошо, что он сдох. Я его коллекцию прихватизировал». Готов попробовал крикнуть, но не смог произнести ни звука, хотел встать, но тело не слушалось. Тут он вспомнил, что читал в газете о летаргическом сне: пульс не прощупывается, зрачки узкие; некоторых людей так и хоронили, а когда производили эксгумацию, они были перевернутыми.

Бабки в черных платках, стоящие возле гроба, причитали: «Как живой, как живой…»

Преподаватели-мужчины на длинных вафельных полотенцах понесли гроб с телом Рудольфа Вениаминовича ногами вперед из подъезда во двор. Бабульки плакали и дарили всем присутствующим носовые платки. Закапал теплый летний дождик. Кто-то сказал: «Природа плачет, видать, хороший человек помер».

Гроб погрузили в крытый грузовик с надписью на тенте «Люди». Готов совершил еще попытку заявить о себе, и вновь никто не услышал. Он поднатужился и изо всех сил выдавил:

— Константиныч… я…

Директор печально посмотрел на Готова и сказал:

— Спи спокойно, дорогой товарищ.

Тронулись. Преподаватель трудов бросал из кузова на дорогу еловые ветки. Сзади шел желтый ПАЗик с провожающими.

Грузовик остановился. Гроб стали доставать. Готов увидел широко раскинувшееся кладбище и свежевырытую могилу. Он все еще верил, что ситуация каким-то чудесным образом разрешится: что вдруг это действие парализующего препарата? А вдруг кто-то намеренно хочет его убить? Убрать со сцены?

Гроб поставили рядом с ямой. Директор пустил слезу. Аспирантка Кольцова всхлипывала. Значит, я ей не безразличен, подумал Готов, тьфу ты, рассуждаю как в «мыльной опере».

Прощальная речь директора была немногословна. Гроб закрыли крышкой и стали заколачивать.

Учитель обнаружил, что может немного шевелиться, и принялся стучать по крышке изнутри, но движения были скованными, и сильного удара не получалось. Сквозь щели между досками крышки гроба просвечивало солнце через красную материю. Готов почувствовал, как его опускают в могилу, и беззвучно взвыл. Щели между досками все еще просвечивали. Посыпалась земля, просветы затянулись. В гробу стало темно.

Готов проснулся в холодном поту и услышал крики товарищей, звавших его. Минута ему потребовалась, чтобы определить, откуда кричат. Еще минута потребовалась, чтобы разглядеть. В глазах двоилось.

Учитель стал искать весла. Одно лежало в лодке, другое плавало неподалеку. Готов попытался дотянуться до него рукой (воспользоваться другим веслом он не сообразил). Лодка накренилась и перевернулась, накрыв горе-рыбака.

Оказавшийся в воде Готов холода не почувствовал, сказывалось либо опьянение, либо шок. Страха сперва тоже не ощутил. Не ощутил, пока не вспомнил, что не умеет плавать. И тогда его охватили страх, ужас, Фобос и Деймос вместе взятые. Готов колотил руками по воде и орал, что есть мочи. Вода попадала в рот.