Грэм Джойс - Реквием

Да, все это происходило здесь, но все то, что творилось у тебя перед глазами, не делало тебя лучше и не могло вернуть Кейти к жизни.

На этот раз он прошел в Старый город другим путем. Под его стенами расхаживали юноши и девушки в оливковой военной форме с перекинутыми через плечо автоматами. Такая масса военизированных, красивых, сильных, уверенных в себе девушек, хорошо вооруженных и недоступных, не могла оставить человека равнодушным. Это зрелище милитаризованной эмансипации одновременно устрашало его и как-то странно будоражило. Огнестрельное оружие в руках девушек усиливало их притягательность.

Сразу за Новыми воротами начинался христианский квартал. Том нашел в холле гостиницы еще одну карту и купил путеводитель. У храма Гроба Господня опять стояла очередь, да в придачу прибыла большая группа людей в инвалидных колясках.

Усевшись на каменных ступенях, он стал изучать путеводитель. Не прошло и десяти секунд, как появились два араба, желавшие стать его гидами.

— Убирайтесь! — крикнул он на них.

Да что такое с этим городом? Минуты нельзя пронести спокойно. Стоило остановиться, и к тебе тут же начинали приставать. Неподвижность была выражением слабости. Непрерывно перемещайся, или тебя засекут. Чтобы выжить, приходилось, подобно маленькой рыбке, постоянно увертываться от хищников, нападающих со всех сторон.

Он опять уткнулся в путеводитель и вычитал, что существуют сомнения относительно подлинного местонахождения Гроба Господня. В качестве альтернативного места распятия Христа и его воскресения указывался район к северу от Дамасских ворот. Вот уж чего он никак не ожидал, так это того, что храм Гроба Господня стоит не на своем месте. Он стал искать имена авторов путеводителя, предполагая, что это или евреи, или мусульмане, пытающиеся переписать историю христианства.

Место, где возведен храм, всегда находилось в пределах городской черты, гласил путеводитель, в то время как традиция требовала, чтобы распятие совершалось за стенами города. Он посмотрел на инвалидные коляски, которые выстроились в ряд, словно на старте скоростного заезда, и понадеялся в душе, что они собрались здесь все-таки не напрасно. Данное место, продолжала книжка, было выбрано Еленой, матерью византийского императора Константина, через три с половиной века после распятия Христа. Во время паломничества в Иерусалим она была разочарована тем, что великие святыни находятся в запустении, и построила этот храм.

Том захлопнул книжку и вошел в храм. Служители, как и накануне, подгоняли людей, стоявших в очереди к святыне, а затем выпроваживали их на улицу. С задней стороны паук-священник все так же бойко торговал пластмассовыми крестиками. Том вышел из храма.

Он хотел было посетить главную мечеть аль-Масджид аль-Акса, известную под названием Купол Скалы, но прочитал в путеводителе, что золото с купола было снято и переплавлено для уплаты долгов калифа, а купол покрыли латунным сплавом. От мечети он через мусульманский квартал снова направился к Дамасским воротам, пробираясь по узкому проходу между торговыми лотками, предлагавшими циновки из тростника, специи и экзотические фрукты. Как только он останавливался, чтобы рассмотреть что-нибудь, торговцы облепляли его со всех сторон. Спасаясь от них, он нырнул в тень под арку и оказался в тихом переулке. Переулок был ему знаком.

Именно здесь он встретился со старой арабской женщиной. В горле у него пересохло. В нескольких ярдах от него был тупик с аркой и той самой каменной стеной, на которой старуха царапала свои буквы. Том робко двинулся в сторону стены — ему было любопытно, что хотела сообщить та женщина.

Вокруг никого не было. С улицы едва слышно доносились голоса торговцев. Подойдя ближе к стене, он сразу ощутил запомнившийся ему пряный запах специй. Но никаких букв он не увидел. Это была гладкая бетонная стена, возведенная не раньше двадцати-тридцати лет назад. Не обнаружилось ни одного кирпича или камня, позаимствованного у древних времен. И неизвестно было, что женщина писала на стене, — следов не осталось.

Но он же ясно видел, как стена крошилась под ее пальцем, царапавшим на ней буквы!

У стены валялась карта, которую он в спешке уронил накануне. Он поднял ее. Карта была сложена точно так же, как он это сделал, выбирая дорогу к гостинице, но теперь поверх гостиницы красовалось овальное черное пятно.

Том поднес карту ближе к солнечному свету и увидел, что это отпечаток пальца — обыкновенное жирное пятно, как ему показалось.

Тихий голос проворковал что-то рядом с ним. Подняв голову, он увидел в переулке араба в национальном головном уборе, внимательно наблюдавшего за ним. Араб поцокал языком и опять что-то сказал. Это был пожилой дородный человек, и взгляд его был живым и многозначительным. Том стрелой вылетел из тупика и проскочил мимо араба в сторону уличной арки. Оторопев от его неожиданной прыти, араб крикнул ему вслед что-то непонятное.

Лишь оказавшись за Дамасскими воротами, Том остановился, чтобы рассмотреть карту как следует. Теперь, при ярком солнечном свете, он с изумлением убедился, что это было не простое пятно, оставленное грязным пальцем. Отпечаток пальца был виден ясно, но создавалось впечатление, что он выжжен на бумаге раскаленной рукой.

Том стал озираться, надеясь, что кто-нибудь в толпе объяснит ему, что это может значить, но туристы и торговцы не обращали на него внимания. Он взглянул на бастионы городской стены. Казалось, что древние каменные укрепления покрыты липкой влагой, словно вспотев под безжалостным иссушающим солнцем.

Том сунул карту в карман и отправился в обратный путь к гостинице.

— Я пытаюсь рассказать тебе, что случилось, но ты не слушаешь. Ты перестал слушать меня.

— Нет, не перестал. Я тебя слушаю.

— Перестал, — повторила Кейти. — Знаешь, как это тяжело? Когда что-то ускользает от тебя и ускользает так быстро. Знаешь, как это трудно? — Ее голос дрогнул. Ее голубые глаза покрывались льдом, оттаивали, снова замерзали и снова оттаивали. — Это тяжелая, изнурительная работа, вытягивающая все силы из самых глубин моего существа. Из глубин. Знаешь, как это трудно мне? Мне даже говорить с тобой больно. Слова приходится отыскивать на такой глубине, в такой бездне…

— Дело в том, что у меня агорафобия, — сказал Давид. — Уже давно я испытываю страх перед толпой на улицах, страх перед пространством.

Дав буквальный перевод термина, он весело улыбнулся и поддернул брюки. В ходе разговора брюки постепенно сползали от подмышек чуть ли не до колен.

— А когда вы выходили на улицу в последний раз? — поинтересовался Том.

— В День независимости в семьдесят восьмом году.