Морис Дрюон - Это моя война, моя Франция, моя боль. Перекрестки истории

Пять звездочек на рукавах, крошечные ухоженные белые ручки, которые он охотно поглаживал, такие же маленькие ножки в блестящих зашнурованных ботиночках, короткие седоватые усы, перечеркивающие правильное, но невыразительное лицо, — верховный главнокомандующий ровным, спокойным голосом читал превосходную лекцию Военной школы на тему «Как можно за шесть дней проиграть сражение, которое готовили восемь месяцев».

За высокими окнами ротонды, выходившими в сады набережной Орсе, [1] Часто используется как синоним Министерства иностранных дел Франции. (Прим. перев.) почти вровень с землей двигались какие-то странные, похожие на облака тени. Из-за них временами омрачался майский свет на обшитых позументом шторах, на потолочной лепнине, на письменном столе в стиле Людовика XV, о который вот уже девяносто лет опирались все министры иностранных дел, и на разложенной на подставке большой карте, перед которой главнокомандующий Гамелен словно ходатайствовал о неведомой доселе награде — медали «За безупречную, но незадачливую службу».

Эту карту севера Франции пересекали большие черные стрелы, направленные на юго-запад, где линия фронта выписывала под Седаном огромный котел.

Человек двадцать, частью в темной штатской одежде, частью в мундирах, слушают стоя, в молчании. В первом ряду — британский премьер-министр, всего две недели как заступивший на свой пост: массивный, немного наклонивший голову с бизоньей холкой; несмотря на одутловатость черт, они вырезаны энергично, взгляд напряжен.

Черчилль недоумевает, что случилось с французами, не понимает, откуда это смятение на окружающих его лицах. Точно так же не понимал он и безумную тревогу, сквозившую в голосе председателя Совета Поля Рейно, когда тот накануне разбудил его в семь часов утра телефонным звонком. «Мы побеждены, мы проиграли битву», — сказал Рейно. И они договорились срочно созвать Высший военный совет, который сейчас и проходит. После полудня Черчилль сел на «Фламинго» — гражданский транспортный самолет без всякого вооружения. Главу британского правительства сопровождали только два генерала, сэр Джон Дилл и лорд Исмей, а еще простой инспектор Скотленд-Ярда в качестве телохранителя.

Оба английских генерала держатся очень прямо, смотрят внимательно.

Стоящий рядом с премьер-министром наш маленький президент Рейно, с раскосыми глазами, нервно качает головой слева направо, словно хочет согнать со щеки назойливую муху.

Министры и начальники французского Генерального штаба не в силах скрыть свою подавленность.

Но не менее поразительной, чем сами новости, была безмятежность, с которой главнокомандующий излагал молниеносную стратегию противника.

А ведь никто из присутствующих не мог забыть, как на протяжении восьми месяцев «странной войны» тот же Гамелен в той же позиции перед той же картой указывал на тот же район Седана, заявляя с тем же спокойствием: «Если немцы атакуют, это будет здесь. Я их жду… И готов дать миллиард, чтобы они доставили мне удовольствие атаковать первыми».

Некоторые тем не менее вспоминали тревожный рапорт парламентской делегации, вернувшейся с фронта в марте, где указывалось на недостаточность прикрытия Арденнского сектора. «Существующие оборонительные сооружения не могут обеспечить задержку противника более чем на час — время, необходимое, чтобы поднять тревогу в случае неожиданной атаки, — писал составитель рапорта депутат Теттенже и добавлял патетично: — Есть земли, злосчастные для наших войск».

Значит, не все были слепыми. Но рапорт, отправленный министру обороны, был перенаправлен главнокомандующему, а тот положил его под сукно, усилив сектор лишь одним батальоном — милостыня, поданная национальному представительству.

Что же касается английских генералов, то им наверняка пришла на ум памятная записка их коллеги сэра Алана Брука, который вернулся после осмотра 9-й армии генерала Корапа, удерживающей Седанский затвор. Он был шокирован жалким состоянием, распущенностью, нечистоплотностью и явно низким боевым духом представленных войск. Солдаты, толком не обученные и никем не руководимые, погрязли в бездействии обманчивой войны.

Правда, главнокомандующий мог бы сказать в свою защиту, что правительства отказались применить его план атаки через Бельгию, который он выдвигал в самом начале боевых действий. Оба тогдашних премьер-министра, Эдуард Даладье и сэр Невилл Чемберлен, этому воспротивились, чтобы не нарушать нейтралитета бельгийцев, и положились на смутную, несбыточную надежду, что война обойдется без сражений, что блокада поможет одержать верх над Гитлером и в итоге удастся прийти к невесть какому соглашению. В опасные часы пацифизм — плохой советчик.

Но за восемь истекших месяцев Гамелен ни на йоту не изменил свой первоначальный и уже устаревший план. Ничто не заставило его внести изменения в стратегию, даже то, что Польша была стремительно раздавлена и, следовательно, немцы смогли перебросить освободившиеся силы на Западный фронт. Гамелен увяз в оборонительной войне, положив план наступления в долгий ящик. И даже не подумал продлить с помощью масштабных работ такую твердыню, как линия Мажино. В результате Франция оказалась в выжидательной позиции: половина границ закрыта, половина открыта.

Поджидая шанса одержать наполеоновскую победу, Гамелен расхаживал мелкими шажками по ставке, расположенной в казематах Венсенского замка, неудобство которых давало иллюзию мученического стоицизма.

Тем не менее в некоторых штабах обеспокоились этой косностью и принялись изучать невероятный план отвлечения сил противника, который состоял в том, чтобы послать семидесятилетнего генерала Вейгана, бывшего помощника маршала Фоша, с войсками из Сирии и Ливана атаковать Баку с целью перерезать противнику дорогу к нефти и подняться к северу. А в это же время другая армия, направляясь на юг из Скандинавии и Финляндии, перережет немцам железнодорожные пути. И обе экспедиции должны соединиться… рядом с Москвой. Случается, что и в армии мечтают, даже бредят.

10 мая все проснулись, содрогнувшись от внезапного немецкого наступления. И сентябрьский план Гамелена немедленно был принят к осуществлению и превосходно исполнен.

Тридцать пять дивизий, из них девять английских, развернулись, как один человек, вокруг Арденнского шарнира, проникли в Бельгию, поскольку ужасный Гитлер нарушил ее нейтралитет, и ринулись в сторону Голландии, подтягиваясь к линии, почти перпендикулярной лотарингской границе.