Михаил Кизилов - Капитан

В зале стояла гулкая тишина. И если бы я не знал, что передо мной подчиненный, мичман Колесов, шхипер, немного нескладный, вечно жалующийся на береговое начальство, кладовщик, неуклюжий в своих огромных, растоптанных ботинках, я бы не колеблясь принял его за заезжего артиста.

Смолкли последние аккорды. Минуту в зале стояла оглушающая тишина, потом раздался гром аплодисментов. Иван Кузьмич Колесов молча прошел на свое место, пару минут посидел, закрыв глаза, потом выпил вторую рюмку. Достал из кармана деньги, положил под фужер десятку и не спеша удалился.

Во время учебного плавания должны зайти в Петропавловск-Камчатский.

Для нас Камчатка открылась неожиданно — на входные огни легли с рассветом, поэтому сопки появились сразу перед кораблем, «все вдруг», заслонив собой панораму.

Но вот прошли «три брата» — скалы при входе в бухту справа по борту. Причудливость их формы передает чуткую настороженность безмолвных часовых. Они первыми встречают корабли, входящие в Авачинскую губу, с них открывается вид на город. Здесь его величают Питером. Хотя пакетботы, пришедшие сюда первыми, и названы в честь апостолов, время перетолковало имена: во славу Петра Великого.

Сквозь рассеивающуюся пелену утреннего тумана проявились дома и трубы, а несколько позже справа по курсу, в небе, повисли два огромных «камня». Ослепительно белые, спрятавшие нижнюю часть в туман, с чуть розовеющими вершинами в лучах восходящего солнца, они притягивали к себе взгляд какой-то чистой, не тронутой человеческим прикосновением фантастичностью. Казалось, что утро начинается, зарождается внутри этих исполинов.

Один — с геометрически правильным конусом, второй — с двумя вершинами, словно уставший от жизни, врастающий в землю докер. Когда-то и этот вулкан поражал правильностью форм, но титаническая мощь внутрипланетной энергии вырвалась на поверхность, и извержение унесло вершину. Вулкан, словно стыдясь своего уродства, утих на века.

А может быть, только задремал?

Вулканы Авачинский и Корякский, нависшие над городом массивными глыбами, вовсе не притесняют людей, не давят; более того — служат ясным и четким фоном карабкающегося на сопки города, защищают его от ветра.

За несколько дней стоянки на рейде Петропавловск-Камчатского вулканы ни разу не повторились, открываясь взору каждый раз по-новому. Четко видимые в погожий день, они всегда поражали контрастностью черно-белых полос, от набившегося в ущелья снега, и плавностью перехода в чистую белизну вершин, на фоне лазурного неба. В такие дни они казались визитной карточкой полуострова: всякое может быть и в природе, и между людьми, но в основе здесь — чистота и ясность.

Они представали порой с нахлобученными огромными облаками, укрывшими плотно вершину — казалось, навсегда; однако, через какой-то час, облака застилали подножия, обнажая конусы вулканов.

Иногда над вершиной одного, который еще «не говорил», появлялось маленькое облачко, чуть зацепившееся за узкую корону, оно тянулось вверх, увеличивалось в размере и постепенно рассеивалось. Вулкан «курил». Этот дымок казался игривым и быстро исчезал, словно вулкану было совестно, что он как-то напоминает о себе людям, тревожит их.

Местные рыбаки утверждали, что вулканы очень красивы на подходе к Камчатке, когда в погожий, солнечный день четко прорисовываются перед истосковавшимися по земле взорам моряков.

На вулканы можно смотреть часами. Как на огонь или воду. Завораживают они, неизменно настраивают на серьезные размышления о смысле жизни. Раньше Сергееву как-то некогда было подумать об этом. Позже он часто вспоминал ту стоянку на рейде Петропавловск-Камчатского и мысленно благодарил флот и вулканы за предоставленную возможность осознать свое место в жизни.

Именно там он впервые понял, что каждый человек должен хотя бы раз в жизни остановиться, собраться с мыслями «по большому счету», чтобы понять, что в его жизни главное, где оно и что нужно сделать, чтобы это главное в мыслях стало действием и реальностью.

Если подойти к иллюминатору и взглянуть на окружающий мир, то ничего хорошего не увидишь, так как все красоты забиваются заводскими трубами, домами и домишками, судами у стенки.

Но если посмотреть из глубины каюты в тот же иллюминатор, то виден только склон сопки, лес и небо над ним. Сопки серо-желтые: нижние ветви деревьев уже успели потерять листву, но верхняя часть сохранилась полностью, ярко-желтая листва гармонирует с насыщенно-бордовым цветом кустарников. Небо, глубокое, ярко-голубое, усиливает ясность и четкость картины. Камчатка — край насыщенных, контрастных, но в то же время гармонирующих, дополняющих друг друга цветов и оттенков. В этой четкости и ясности уже ощутимо чувствуется приближение зимы. Местные жители рассказывают, что в этих краях межсезонье сведено до минимума. Сначала появляется робкий снежок на вершинах сопок, к полудню он тает, потом как-то незаметно остается, и с этого момента каждую ночь снежная граница будет опускаться все ниже и ниже и в один из дней дойдет и до людей. И тогда все станет белым: и город, и сопки, и лес между ними. Потом завьюжит, запуржит, пойдут бураны, и к декабрю появятся непролазные сугробы и заносы.

Стоим на рейде Петропавловск-Камчатского.

В двадцать часов получили штормовое предупреждение — приближается тайфун «Мария».

Погода пока нормальная — редкие облака, ветер 7–10 м/сек.

23.00 — Ветер — 20, порывами 23 м/сек. Дождь. Выставлена усиленная вахта. Ждем «Марию». Большинство членов экипажа смотрят телевизор — международный матч по хоккею.

00.32 — Первая тревога. Не держит якорь. Ветер — 27 м/сек. Еще два метра — ураган. Подработали машинами, выбрали якоря. Отошли немного и забросили снова. Держимся. Пошел снег.

11.10 — Опять учебная тревога. Ветер 27 м/сек. Вахтенному офицеру показалось, что снова ползем. Спускались в каюты и кубрики после отбоя тревоги молча, не сетуя. Понимали, что в таких случаях лучше перестраховаться.

Чайки висят в воздухе (зависают) либо стремительно падают к воде, как бы захваченные врасплох ветром. Но на воде умудряются сидеть на одном месте, подтверждая мысль: волны — одна видимость перемещения, воду-то никуда не уносит, просто выпячивает. Ничто никуда не уходит, с нами остается.

17.07 — Снова тревога. Отдали второй якорь. Ветер 30 м/сек.

20.00 — Заступил на вахту. Ветер 30–31 м/сек., чаек не видно. Всю вахту не уходил с крыльев мостика, систематически беря контрольные пеленги на береговые огни — не несет ли. Опять пошел дождь, частый и крупный, бьет шлепками по лицу, гулко стучит по капюшону канадки. Темень, холодно. В семи кабельтовых от нас слева по борту, между снежными зарядами, видно, как борется с ветром небольшой корабль. Справа в миле от нас поселок. Видны огни в окнах, «тихая жизнь» — люди смотрят телевизор, сидят в кинотеатрах, а рядом на всех кораблях и судах тяжелая работа с якорями, концами и т. д. — борьба за живучесть.