Ирина Кисельгоф - Необязательные отношения

— Как же Никита?

— Мы вернемся до ухода Галины Захаровны.

Они отправились к небольшой роще, поднимаясь в гору. Тропа становилась все круче и уже. Вскоре они шли по редколесью, ветер небрежно шевелил листву. Просачиваясь сквозь ветви деревьев, струи нежаркого вечернего солнца охряно-желтыми конусами расходились к земле. Очертания фигур то блекли в серых сумерках, то размывались клубящимся светом солнечных прожекторов. Свет и тень нехотя уступали дорогу друг другу, то даря, то отбирая светящийся ореол у случайных прохожих.

«Получается, и ему приходится решать на ходу, — думала Лаврова. — Или так и должно быть?»

Они взобрались на уступ, покрытый сухой землей и мелкими камешками. Лаврова поскользнулась и чуть не упала. Она была в полуметре от обрыва. Минотавр стоял на самом краю и смотрел вдаль, засунув руки в карманы. Лаврова подошла ближе. Внизу лежал безжизненный сай, где они с Никитой нашли арругии.

Западная сторона сая была темной, восточная покрыта россыпью крупных камней. Они отсвечивали в лучах солнца. Пылающие бурые скалы при переходе к тени становились темно-фиолетовыми, в расщелинах — черными. На дне ущелья шумела узкая горная речка, пробившая извилистый путь в негостеприимной земной коре. Речка билась о берега, у порогов пенились и закручивались медно-зеленые водовороты.

«Если бы он захотел, он мог бы столкнуть меня вниз», — неожиданно подумала Лаврова.

— Как ему удается отделять агнцев от козлищ? — спросил Минотавр, стоя к ней спиной. Он будто читал ее мысли.

— Не напрягайся. Ты не он.

— Скажи, какая ты?

— А ты? — резко бросила Лаврова — Ты виновен?

— Да.

— Что ты сделал?

— Ничего!

Он круто развернулся и пошел к дому не оборачиваясь.

— Убивая дьявола, можно вытравить в себе бога, — крикнула Лаврова ему в спину.

— Бессмысленная затея, — бесцветно отозвался Минотавр. — Это одно и то же.

— Зачем я так сказала? — спросила она саму себя.

У лампы в ее комнате кружили златоглазые мушки с тонкими бирюзовыми тельцами и прозрачными голубыми крыльями. Одна из них, храбрая, безрассудная или отчаявшаяся, влетела в опасную зону. Лаврова, обжигаясь, достала ее из плафона. Она умерла на ее ладони. Лаврова закрыла глаза и увидела лицо Минотавра.

— Убивая Каина, ты убиваешь самого себя в таком же, как ты, — сказала она.

Каменное изваяние бога Аписа осталось надменно бесстрастным. С его застывшего лица на Лаврову отчужденно смотрели глаза без зрачков.

В изостудии Лавровой сказали, что Никита очень талантлив. Его рисунки выразительные и необычные. У него есть тонкое чувство цвета, формы и богатое воображение, смелое, как полет птицы. Это редкий дар. Его рисунки имеют запах и вкус. Он все делит на вкусное и невкусное. Он говорит, что персик лохматый и теплый, абрикос шелковистый и холодный. Зимний снег пахнет дымом костра, а нежданный, весенний — брызгами соленого моря. Он рисует пустыню, и ему жарко, заснеженные горы — холодно.

— У него большое будущее, — сказали ей.

Лавровой хотелось плакать.

Было темно, в большом доме Минотавра не горело ни огонька. Склонившись, как заговорщики, Лаврова с Никитой сидели на полу в ее комнате в кругу мерцающих живым огнем толстых свечей. Сквозь окно за ними подглядывала и подслушивала любопытная ночь. Она зажгла матовый шар полной луны, разлила молочные озера и реки среди туманных, пасмурных берегов. Подсветила рваные облака, рассыпала яркие бусины немигающих звезд на черном небосводе. Ночь сложила звезды в светящиеся криптограммы и подвесила так низко, что до них можно было дотянуться рукой.

Лаврова шепотом читала танка: «Росинки дрожат на листьях мисканта, миг, и их нет, но я все живу, надеясь» note 3 Note3 Акадзоме-Эмон — японская поэтесса (текст танка приведен в сокращенном виде). .

Ей нравилось, как слушал ее Никита, его глаза распахивались широко-широко. Иногда он ее даже не слышал, воображение уносило его в дальние дали.

— Как красиво! — воскликнул ребенок.

— Да, очень. Миг, и их нет. Красиво и грустно. Красивой и грустной может быть только ускользающая красота Ее трудно увидеть и еще труднее сберечь.

— Что такое ускользающая красота?

Лаврова взяла ароматическую палочку и опустила ее в воду. На палочке сверкал и переливался всеми цветами мира крошечный бриллиант, он медленно соскользнул вниз, и через миг его не стало.

— Ах! — отчаянно вздохнул очарованный странник.

— Не расстраивайся. Она возвращается. Ее только надо суметь отыскать.

— Можно я буду ночевать с тобой? — попросил околдованный ребенок.

— Можно, — разрешила Лаврова.

Ночью она его разбудила.

— Кит, вставай, пойдем смотреть на траву.

Они вышли в сад. Перед ними раскинулось море черно-белой травы. Оно простиралось до самого горизонта. Море колыхалось сильным ветром загадочно и страшно. Его волны были высокими и грозными, они, низко склоняясь, опадали, и тут же вздымалась новая волна, величественная и непостижимая. Шепот странного моря вселял тревогу, будоражил душу первобытным страхом. Лаврова и Никита стояли не шевелясь, они были заворожены темной смутой природы.

— Что происходит?!

Они вздрогнули от неожиданности. За ними стоял Минотавр. Он спал чутко, как зверь.

— Мы смотрим на серебряное море травы, — разочарованно произнес маленький мальчик.

— Немедленно в постель!

Лаврова повела Никиту укладываться спать. Минотавр пошел за ними следом.

— Папа, уйди. Ты мне мешаешь.

Лаврова наклонилась над кроватью Никиты и подоткнула одеяло.

— Рассказать тебе сказку?

— Не надо. Я буду думать о серебряном море травы, — сказал необыкновенный ребенок. — Ты иди.

Лаврова вышла из его комнаты. В ее руку врезались когти Минотавра.

— Спятила?! Ему завтра в школу! Как он там будет?

— Ты ничего не понимаешь.

— Что я должен понять? — шипел клубок змей в голове Минотавра.

— Пойдем, я тебе покажу.

Лаврова взяла его за руку и повела в сад. В тайном море травы была буря. В нем носились неистовые смерчи, вздымались громады черных волн с серебряной пеной у края. Дикий ураган выл стаями голодных, бешеных псов. Трещали и ломались хрупкие кости обреченных ветвей.

Лаврова не заметила, как очутилась на самом дне серебряного моря травы. Черный мифический зверь с запахом крови раздавленной травы и влажной земли целовал ее лицо, ее грудь, ее живот, ноги, касался губами ее пальцев. Давил и распинал ее тело. Она почувствовала стон враждебного ветра, и они с его вихрем унеслись в хмурое темное небо.

— Дорогая моя, единственная, — прошептала ей черная тьма.

И вдруг Лаврова услышала звон, будто разбилось что-то очень хрупкое. Минотавра отбросило от нее ударом молнии. Он сел, повернувшись к ней спиной. Его плечи придавило непосильным грузом, спина ссутулилась горбом дряхлого старика. Он молчал и молчал.