Ганс Носсак - Избранное

— Сперва мне приходилось нелегко. Я боялся, что превращусь в ледышку. Да, чисто физически. Ночью в кровати я мерз, и случалось, что даже среди бела дня меня охватывала дрожь, словно ударил мороз. К сожалению, они это заметили и спрашивали, что случилось. Я, конечно, отвечал: ничего особенного. А они говорили: надо это побороть. Впрочем, моя отец с большой тревогой подверг меня врачебному осмотру, и я разрешил осмотреть себя. Дрожь меня самого удивляла, такого я не ожидал. Однако благодаря этому я научился владеть своим телом. Ах, сколько ошибок я совершил! Например, я так переигрывал, что они порой смотрели на меня с недоверием; я терял время зря, чтобы рассеять их подозрения. Прежде всего, я совершил вот какую ошибку: я преувеличил их сложность. Задумал составить подробный список тех чувств, которые они испытывают и которые поэтому ожидают найти во мне. Не хотел упустить ничего. Тут я чуть было не потерпел фиаско. Счел всякие незначительные нюансы за разные чувства. Разве я смог бы сыграть столько ролей, да еще войти в эти роли на долгое время? Нельзя воспроизвести столь обширную палитру чувств. В конце концов я систематизировал их чувства, тут все стало куда проще и обозримее. Оказалось, что чувств не так уж много, все дело в их разных сочетаниях. Они не требуют от молодого человека чего-то недостижимого… Не опаздывай, не ходи с грязными ногтями. Уважай старших, оправдывай доверие. Будь прилежен в школе, но время от времени позволяй себе какую-нибудь глупую шалость, тогда они получат возможность втихомолку посмеяться над тобой. По какой-то странной нелогичности они не любят пай-мальчиков. Быть может, инстинкт говорит им, что пай-мальчики не годятся для продолжения рода. Да, временами следует что-нибудь выкидывать, только тогда ты станешь в их глазах «настоящим парнем». Усмехаясь, они будут потирать руки и говорить: перемелется, мука будет, молодо-зелено. Главное, ты должен потом выслушивать их поучения. Сколько радости они при этом испытывают! Все это не так уж трудно выполнить, не ахти какая наука. Однако прошло много времени, прежде чем я разобрал подоплеку их чувств. А ведь было это легче легкого. Уже в первый вечер я мог бы все разгадать. Сразу после того, как я извинился, я пошел наверх к брату. И попросил его проспрягать греческий глагол, с тем же успехом я мог заглянуть в грамматику. Трудно себе представить, с какой радостью брат откликнулся на мою просьбу. Он буквально влюбился в меня, почувствовал себя осчастливленным. Шутка ли сказать, он сделал доброе дело. Если человек захочет, он может превратить своего ближнего в святого. Но, как сказано, мне не сразу удалось привести все к общему знаменателю. Хотя сей общий знаменатель столь примитивен, что задним числом ты не понимаешь, почему вычислил его не сразу. В сущности, людям все безразлично, не хотят они поступиться лишь одним — потребностью занимать других своей персоной. Маленькая девчушка и всемогущий господин министр одинаково заняты самоутверждением в чужих глазах; вот в чем суть их бессмысленного поведения. Можно противоречить им, ссориться с ними, это не мешает. До той поры, пока человек зависит от других, он больше всего угодит этим другим тем, что внушит им раз и навсегда: они должны о нем заботиться, без них он пропадет. Иначе нельзя понять, к примеру, эту их необъяснимую страсть к благодарности. Во всяком случае, при всех обстоятельствах отнюдь не следует демонстрировать свою самостоятельность и свое равнодушие к ним. По-видимому, это и впрямь единственные преступления, которых они не прощают, ибо, если человек настолько глуп, что совершил эти преступления, окружающие немедленно образуют единый фронт. Всеми способами его постараются изничтожить, они будут неумолимы, так же неумолимы, как и господь бог, созданный ими по их образу и подобию. Нет, они не впадут в отчаяние, на это у них не хватит честности. Я лишь потому с большим трудом решил эту примитивную задачку, что люди моего склада исходят из противоположных посылок: они никому не хотят быть в тягость, не хотят, чтобы кто-нибудь занимался их особой. Но лишь только в моем мозгу забрезжил свет… Да, когда наконец шоры упали с моих глаз, я без труда научился ладить с ними. Теперь я готов делать для них все, что угодно; не так уж это много, они требуют именно того, на что мне наплевать. Правда, на это уходит порядочно времени, вот, пожалуй, и все потери, но, в сущности, и время не тратится зря. Пока они прощупывают то существо, за которое принимают тебя, и чувствуют себя при деле, отнюдь не лишними людьми, ты сидишь, словно под стеклянным колпаком и в маске, отдыхай, сколько влезет. Ты молчишь, ты неприкосновенен. Теперь мне для этого не надо дополнительных усилий, не надо искать утомительных обходных путей. Для меня это стало автоматическим действием. Я веду себя, как им хочется, говорю то, что им надо. Проявляю к ним теплые чувства, интерес. Иногда я даже возражаю, пусть высказывают свое мнение и уходят довольные. Нельзя даже представить себе более теплое отношение. У меня твердая репутация обходительного малого, на которого в трудную минуту можно положиться. И правда, на меня можно положиться. Разве их трудная минута действительно трудная минута? При всех обстоятельствах она касается существования, а не жизни. И вот я беседую с ними о политике, о спорте, и если им вздумается, то о какой-либо книге или теории, которая в данное время вошла в моду. Я-то знаю, что их вовсе не интересуют ни политика, ни книги. И то и другое лишь предлог: они бегут от самих себя и хотят за что-нибудь ухватиться. Делая вид, будто у меня есть особое мнение обо всех этих предметах, я помогаю им спрятаться за их собственное мнение.

Несколько секунд Шнайдер с торжеством глядел на меня, блестя очками. Во всяком случае, мне так казалось, в действительности он давно забыл о моем присутствии, забыл, что изливает душу человеку, якобы превосходящему его. Да, Шнайдер говорил сам с собой и никого иного не стремился убедить в своей правоте. Я же был случайным медиумом.

И возможно, от смущения, а возможно, чтобы показать, что я внимательно слушаю, я одобрительно кивнул, и это сбило его с толку. Стекла очков мгновенно потеряли блеск, и в голосе прозвучала усталость, которой раньше не было; могло почудиться, что Шнайдеру наскучил разговор и он продолжал его только ради меня.

— Вскоре после вышесказанного мои дела в школе резко улучшились. Я сам удивился, такого успеха я не ждал. И он не входил в мои намерения. До той поры я был серой мышью, не мог сконцентрироваться, учителя жаловались на мою рассеянность. И вот неожиданный результат: бдительность, которой я вооружился, чтобы мои домашние не задушили меня, дала свои плоды и в школе. Бессознательно я применил по отношению к учителям ту же тактику, какую принял дома: стремился разгадать, чего они в каждый данный момент от меня ждут, и настраивался на соответствующую волну. Все другое, что меня отвлекало или затрагивало прежде, я в этот час или в эту минуту отбрасывал. Пусть мир рушится, пусть на пороге стоит палач, пришедший за мной, для меня в это мгновение не существовало ни будущего, ни прошедшего, для меня существовал только поставленный вопрос или порученная работа. В крайнем случае тот человек, который задал вопрос. Но лишь только урок заканчивался или контрольная была решена, я переключался на какую-либо следующую задачу. Если наступала перемена, я настраивался на перемену и полностью отдавался ей. Учителя буквально не могли нахвалиться мною. И я переключался на похвалу. И на скромность. Ежедневно я наблюдаю в лаборатории и на семинарах одну и ту же картину. Студенты занимаются далеко не в полную силу. Они устали от вчерашних развлечений. Заранее радуются завтрашним. А когда они развлекаются, их мучит мысль о лаборатории. Или о денежных затруднениях. Или страх перед экзаменами. Но зачем думать об экзаменах, если ты занят лабораторной работой? Ничего так не обесценивает труд, как мысль об успехе. Человек превращает себя в платежное средство, в потребительский товар, а это увеличивает отходы, отбросы. Но зачем вразумлять людей? Так называемая гуманность здесь ни при чем. Она часто остается физиологическим явлением. Уже сейчас ее надо рассматривать как ископаемый слой. Как известковые отложения.