Ганс Носсак - Избранное

Единственный, кто вовсе не обратил внимания на поднявшуюся суматоху, был подсудимый. На протяжении неприятного инцидента он стоял неподвижно, слегка наклонив голову, и смотрел в пол.

Председатель повернулся к членам суда, они пошептались немного. Как видно, председатель советовался с коллегами, не прервать ли заседание на короткое время. Потом в зал вошел кто-то из судейских, протянул председателю суда записку и сказал вполголоса несколько слов. Председатель суда прочел записку и передал ее дальше, прокурору. Тот тоже прочел и пожал плечами. После чего председатель суда взялся за колокольчик.

— Прошу соблюдать тишину, — сказал он громко, — иначе я прикажу вывести публику из зала. — После этого председатель суда сделал знак подсудимому и показал ему записку. — Знакома ли вам эта дама и знаете ли вы соответственно ее фамилию? — спросил он.

Из соображений деликатности председатель суда не произнес фамилию дамы вслух.

Подсудимый покачал головой.

— Ну хорошо, это мы установим позже, — сказал председатель суда. Заседание продолжается.

Между адвокатом и прокурором началась перепалка. Адвокат истолковал истерический припадок неизвестной дамы как свидетельство того, что присутствующие в зале женщины понимают подспудный конфликт между подсудимым и его супругой куда лучше, нежели прокурор. В ответ прокурор решил поиронизировать над защитником. Если уж господин адвокат апеллирует к женщинам, то пусть подсудимый не посетует, он, прокурор, готов со своей стороны тут же обратиться к присутствующим дамам и спросить у них, согласны ли они бесследно исчезнуть из этой жизни?

Нет смысла пересказывать во всех подробностях спор адвоката с прокурором, тем более что его основная цель, видимо, заключалась в том, чтобы дать публике возможность забыть неприятное происшествие. Очень скоро председатель суда постучал карандашом по столу и призвал спорщиков не отклоняться от темы заседания. Прокурор попросил разрешения задать еще один вопрос по существу дела.

— Скажите, подсудимый, не намеревались ли вы вместе со своей женой уйти из жизни, умереть?

Нет, он не намеревался вместе со своей женой уйти из жизни, умереть.

— Почему вы отвечаете столь пространно?

Он ответил теми же словами, какими его спросили.

— Не значит ли это, что при отрицательном ответе вы делаете ударение на слове «вместе»?

Это значит совсем другое: всякого рода романтические бредни не имели места в его жизни и в жизни его жены. Заблуждения, возможно, имели место, заблуждения от усталости; да, от этого никто не гарантирован.

— Стало быть, ваша жена никогда не предлагала вам умереть вместе?

— Нет, а зачем, собственно?

— В ту ночь тоже не предлагала?

— В ту ночь тоже не предлагала. Ей это было не нужно.

— Как так? Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать именно то, что я говорю: ей это было не нужно. Смерть всегда была с нами, среди нас, вокруг нас, и мы оба знали это. Не было смысла говорить о ней.

— Как это понимать?

— Не знаю, что тут непонятно. Речь шла скорее о том, как вместе войти в жизнь, но и это было таким само собой разумеющимся, что каждый соответствующий призыв прозвучал бы смешно.

— Таким само собой разумеющимся это, как видно, все же не было, сказал прокурор, — иначе вы не стояли бы здесь, перед нами, а ваша жена не исчезла бы бесследно… Ну а сами вы? Как вы смотрели на это? Вы никогда, скажем, не принимали в расчет смерть?

Подсудимый ответил, что он, как-никак, был страховым агентом. Его ответ ненадолго вызвал веселое оживление в зале, председателю суда пришлось призвать публику к порядку.

— Вы меня неправильно поняли, — сказал прокурор, — я спрашиваю о том, не носились ли вы когда-нибудь с мыслью покончить с собой?

— Раньше — возможно.

— Раньше?

— Да, до того как я протрясся всю ночь в поезде. Я же пытался объяснить это вам. Мне порой кажется, что меня подозревают в чем-то из-за высокой суммы, на которую я застраховал свою жизнь.

— Это еще не приходило мне в голову, — признался прокурор. — Но вы правы. Сумма вашей страховки могла бы свидетельствовать об этих ваших намерениях. Прекрасно, вы утверждаете, что не имели их с тех пор, как женились. Однако как это можно соотнести с другими вашими высказываниями?

— С какими высказываниями?

— Дело в том, что из всех ваших речей явствует, что вы всегда хотели уйти в «то, от чего никто не застрахован». Я использую вашу формулировку. Итак, уйти в «незастрахованное», но уйти одному, оставив каким-то образом вашу жену в этом мире.

— Это правда, — признался подсудимый. — Я был не лишен высокомерия, свойственного всем мужчинам.

— Опять сплошные загадки. Что это значит?

Это значит, что из-за высокомерия он заранее считал, что вряд ли допустимо ввергать женщину в пучину неизвестности и тем самым обрекать ее на форму существования, которую сам он не принимает. Он считал свою жену чересчур слабой, а на самом деле слабым оказался он.

— Я думал, она меня будет задерживать. И не верил, что сумею, поборов слабость, преодолеть ее сопротивление. И тогда моя слабость могла бы легко обернуться ненавистью. Этого я как раз и боялся. Да, я боялся того мгновения страха.

— Мгновения страха?

— Да, так это можно назвать.

— Вы имеете в виду мгновение, когда ваша жена спускалась по лестнице?

— Да, вероятно, это и было подобное мгновение. Во всяком случае, я очень испугался, очень, очень. Вел себя, как жалкий трус. Но это не относится к делу. Я говорю о себе только потому, что по этой причине я буду согласен с любым вашим приговором.

Каждый раз, когда подсудимый так или иначе касался будущего приговора, в зале наступало замешательство, нечто вроде тягостного молчания. И это дало возможность подсудимому вполголоса продолжать свою речь:

— Я уже спросил господина адвоката…

— Что спросили? — сказал председатель суда, по-видимому тоже напуганный.

— Я уже спрашивал господина адвоката, существует ли…

— Говорите, пожалуйста, немного громче!

— Он сказал, что такого закона нет, хотя, на мой взгляд, его следовало бы ввести.

— Какого закона?

— О том, что человек совершает подлость, если из-за своей слабости или из-за своих эгоистических колебаний доводит другого человека до того, что тот плачет или чувствует себя виноватым. И за эту подлость нужно наказывать. Возможно, вы установите, господа, что в этом пункте я все же сын своей матери, хотя я и внушал себе, будто сделал буквально все возможное, чтобы не стать таким, как она. Словом, если вы установите, то тогда… Но такого закона нет.

— Почему ваша жена должна была чувствовать себя виноватой? — спросил председатель суда.

— Не исключено, что это было всего лишь мимолетное настроение, — сказал подсудимый. — Откуда я знаю?