Алекс Шталь - Ваше дело

Уверенным в своей правоте трудно жить, не мешая жить другим. Они будут навязывать свою «мораль», свои взгляды, чтобы постоянно убеждать самих себя в том, что когда-то было навязано им как «правило».

Человек, живущий в мире своего обмана, смотрящий на мир через призму своей тупой уверенности, видит мир искажённым, неправильным, но не знает об этом!

Он и детей своих воспитывает по тем же принципам, на которых основывалось воспитание его самого.

Я не помню, кто из писателей очень хорошо сказал по поводу отношения католической церкви к воспитанию детей, но звучало это примерно так: «Когда папа Римский воспитает своего ребёнка, тогда я послушаю, что он будет говорить о воспитании детей». За правильность цитаты не отвечаю, но суть её я не изменил.

Я смотрел на Люду. На эту грустную и весёлую девушку, которая расплатилась своим счастьем и жизнью самого дорогого человека! За что!? За то, что никому и никогда они с братом не сделали бы ничего плохого? За то, что кто-то умеет правильно манипулировать человеческим сознанием, вбивая с самого раннего возраста правила и догмы, фундаменты которых давно уже размыты водами тысячелетий? За что, спрашиваю я, люди, не умеющие быть счастливыми, лезут вон из кожи, отнимая счастье у того, кто, ничего не пропагандируя и не провозглашая, просто хочет быть счастливым человеком? Быть счастливым, это что – преступление?

А Люда всё равно будет счастлива! Такие люди, как она, не бьются за счастье, отнимая его у других. Они просто живут так, как велит им сердце.

Девушка шла рядом с нами и улыбалась. Улыбалась не потому, что так и не смогла осознать горечь потери. Она улыбалась потому, что мир пока ещё подавал надежды! Тот жестокий мир, в котором им с братом не нашлось места, жил и подавал надежды!

Она шла не спеша и гладила макушки высоких травинок, которые скончались ещё в прошлом году и стояли теперь высушенные весенним солнцем, как напоминание людям, что скоро здесь вырастет новая трава. И так будет всегда!

Всё так же улыбаясь, Люда сказала:

– Я не даю никаких обетов. Я никогда ни в чём не клянусь. Я просто – не лгу. Поэтому люди от меня шарахаются, как от чумы, заразившись которой, уже не сможешь жить в тюрьме из каких-то там правил… В тюрьме из ни на чём не основанных правил.

– Мила, но ведь были же когда-то основания…

– Да, когда-то были очень веские основания для того, чтобы отправить человека на костёр, и их сотнями тысяч отправляли на костёр. В основном, женщин. Во имя Господа, кстати…

– Но ведь это было…

– Давно? Вы это хотели сказать?

– Ну да!

– Хорошо. Вот вам день сегодняшний. Более чем в тридцати странах, где люди исповедуют ислам, в отношении женщин практикуется бесчеловечная операция…

– Клитородэктомия? Ты об этом?

– Да. Этот кошмар ещё называют женским обрезанием. Хотя, не обрезание, а удаление, или даже отрезание – вот единственное справедливое название для этой, с позволения сказать, операции… Это всё равно, что обезглавливание назвать, простите, бритьём головы.

– Я смотрю, современная молодёжь здорово обо всём этом осведомлена! Мне, например, об этой ужасной операции довелось узнать от девушки, африканки из Гвинеи, с которой я встречался, когда мне было столько же лет сколько сейчас тебе. Она рассказывала мне…

– Ого, Михаил! – с неподдельным удивлением в голосе перебила меня Люда. – А разве в те времена общественность не осуждала подобные… как бы это по мягче назвать-то…

– Знакомства, да? Осуждались. Ещё как осуждались!.. Только нельзя сказать, что осуждались они общественностью… Шушуканье за спиной, презрение – вот, наверное, и всё, в чём это осуждение заключалось.

– А эта девушка, она что, прошла через…

– Нет, что ты, Люда! Она была дочерью очень богатого человека – дочерью вождя. Она потому и училась в нашей стране… Ко всему прочему, её отец был цивилизованным человеком и, по её словам, спас дочку от рук матери и её сестёр, которые хотели её тайком от него оскопить…

Люда заметно погрустнела после моего короткого рассказа о средневековых зверствах современного мира.

– Да, это вы правильно сказали – «от рук матери и её сестёр»… Я видела в Интернете, на одном из сайтов жуткие фотографии. Там…

– Мила, может, мы как-нибудь сможем обойтись без этой темы? – вдруг спросила долго перед этим молчавшая Марина.

– Конечно, сможем. Только тему-то надо сначала закрыть, – спокойно ответила Люда.

– На тех фотографиях, – продолжила она, – шестилетних девочек крепко держат за руки и за ноги родные тётки во главе с матерью, а повитуха грязным ритуальным ножом калечит ребёнка…

– Мила!.. Это ужасная тема!

– Да, Марина, я привожу примеры крайностей, но из этих примеров видно, что большинство считает себя компетентным, когда речь идёт о том, разрешить ли будущим поколениям то, что до сегодняшнего дня было под необоснованным запретом. Это касается всех, абсолютно всех сторон жизни. Простите меня, Марина, но я прослеживаю чёткую взаимосвязь между узаконенным зверством, царящим в африканских странах и… нашей с братом невозможностью быть счастливыми…

Наконец, я решил разрядить накаляющуюся атмосферу.

– Я слышал, что причина всему этому безобразию – многоженство. Не все женщины, живущие в гареме, пользуются одинаковым вниманием со стороны мужа. А женщина, лишённая возможности испытывать сексуальное наслаждение, не будет сильно переживать, что не её, а другую жену часто приглашают в покои мужа.

– Да, Михаил, скорее всего, вы правы. Но какой смысл тогда в замужестве, если женщину просто используют, как грядку для выращивания детей?..

– А какой смысл ты вкладываешь в понятие «замужество»? – спросил я, заметив, что мне удаётся увести девушку от неприятной темы.

– Я не знаю… Мне вообще не нравится это слово…

– Замужество?

– Да. От него веет какой-то несамостоятельностью. Замужество… За мужем. За мужем – как за каменной стеной… Неужели люди просто не могут жить вместе и любить друг друга без всех этих замужеств.

– Но, Мила… Ведь институт семьи… – начал было я.

– Знаю, знаю, проходили…

«Ну, слава Богу, вроде отвлеклась», – подумал я.

Мне и самому не нравятся все эти современные зверства полудиких народов с полудикими нравами, а Люда, ко всему прочему, девушка очень эмоциональная.

«Похоже, действительно, отвлеклась. Вон, и настроение у неё заметно переменилось», – успокаивал я себя, наблюдая за Людой.

Вдруг, вспомнив кое о чём, я спросил:

– Люда, а ты не могла бы осветить один неясный момент? Один запомнившийся мне эпизод.

– Наверное… А если это связано с Андреем, то, скорее всего, да.

– Да, это связано именно с Андреем… Во время нашей с ним беседы, он, как мне показалось, в какой-то пренебрежительной форме высказался о Зигмунде Фрейде. Что это было, ты не подскажешь мне?..