Мо Янь - Страна вина

«Господин Ичи, я уже наставнику Мо отписал, но ответа не получил, — сказал я. — Боюсь, вряд ли он захочет составлять ваше жизнеописание». «Не волнуйся, захочет, — презрительно хмыкнул он. — Во-первых, этот мерзавец охоч до женщин, во-вторых, курит и пьет, в-третьих, ему вечно не хватает денег, а в-четвертых, он обожает собирать сведения о всякой нечисти, необыкновенных событиях и историях, чтобы украшать свои сочинения. Так что приедет. Сдается мне, в целом свете никто не понимает его лучше, чем я».

«Ну, скажи, кандидат виноведения, какой из тебя кандидат? — со злобной насмешкой вопросил он, опускаясь вниз на своем вращающемся кресле. — Что ты знаешь о вине? Что это некая жидкость? Чушь! Что вино — кровь Христова? Чушь! Что вино поднимает дух? Чушь! Вино — мать всех грез, а грезы — дочери вина. И вот еще о чем стоит упомянуть, — процедил он сквозь зубы, уставившись на меня. — Вино — это смазочный материал для всей государственной машины: без него она исправно работать не будет! Понятно тебе? Судя по твоей шершавой роже, ясно, что ничегошеньки тебе не понятно. Разве ты не рассчитываешь составлять мое жизнеописание вместе с этим сукиным сыном Мо Янем? Ладно, подсоблю вам, буду вас координировать. Вообще-то, настоящий биограф никогда не станет брать интервью или что-либо в этом духе, ведь получаемые таким образом сведения на девяносто процентов лживы. Вам нужно из ложного выделить настоящее, за завесой лжи разглядеть истину.

Хочу сказать тебе, паршивец, и можешь передать этому подлецу Мо Яню, что в этом году Юй Ичи исполняется восемьдесят пять. Почтенный возраст, верно? Хотел бы я знать, где вы, скоты, еще обретались, когда я побирался, скитаясь по белу свету! Наверное, в кукурузных початках, или в листьях капусты, или в соленой репе, или в огуречной рассаде, или еще где. Говоришь, этот подлец Мо Янь „Страну вина“ сейчас пишет? Вот ведь сумасброд, разве ему это по зубам! Сколько он выпил вина, чтобы замахнуться на такое? Я вот вина выпил больше, чем он воды! Известно ли вам двоим, кто тот чешуйчатый малец, что каждую лунную ночь проносится верхом на осле по этой самой Ослиной улице? А ведь это я, я! Вот только откуда я — не пытай. Моя родина — край, залитый ярким светом. Что, по-твоему, не похож? Не веришь, что для меня взлетать на углы крыш и ходить по стенам — раз плюнуть? Ладно, сейчас покажу кое-что, чтобы у тебя, паршивца, глаза открылись».

Почтенный наставник, от того, что произошло дальше, я просто дара речи лишился. Из глаз этого изумительного карлика вдруг вылетели два сверкающих луча света, как два клинка. Вытаращившись на него, я увидел, как он сжался на этом своем крутящемся кожаном кресле и черной тенью легко воспарил вверх. Кресло продолжало вращаться, пока с глухим стуком не уперлось в потолок. Наш приятель, главный герой этого повествования, уже прилип к нему. На всех четырех конечностях и даже на остальных частях тела, казалось, выросли присоски. Он разгуливал по потолку, словно отвратительный огромный геккон. Оттуда доносился его жужжащий голос: «Ну что, паршивец, убедился? И ничего особенного тут нет. Мой учитель мог висеть так на потолке без движения день и ночь напролет». С этими словами он почерневшим палым листком легко спланировал вниз.

И вот он вновь сидит на корточках в своем кресле и, довольный, спрашивает: «Ну как? Веришь теперь в мои способности?»

От его непревзойденного мастерства и всего этого прилипания к потолку меня аж в пот бросило, все плыло перед глазами, как во сне. Кто бы мог подумать: удалой малец верхом на осле и есть этот карлик! Было не по себе. Идол разбит, живот распирает от скопившегося разочарования. Если Вы помните, наставник, как я описывал этого чешуйчатого в «Ослиной улице»: яркий лунный свет, волшебный черный ослик, постукивание черепицы, лихо зажатый в зубах небольшой кинжал в форме ивового листа… — Вы тоже почувствуете разочарование.

«Не веришь, — продолжал он, — не хочешь, чтобы чешуйчатый малец и я оказались одним и тем же лицом, это у тебя в глазах написано. Но такова объективная реальность. Ты хотел бы спросить, где я научился всем этим приемам кунфу, но этого я сказать не могу. Вообще-то, человеку стоит лишь считать, что жизнь легче лебединого пуха, [143] Искаженная цитата из древнекитайского историка Сыма Цяня, которую приводит Мао Цзэдун в статье «Служить народу». и тогда не будет ничего, чему он не мог бы научиться».

Он закурил сигарету, но не затянулся, лишь выпустил несколько колец, а потом струей дыма связал их вместе. Эта фигура долго висела в воздухе. Руки и ноги у него не замирали ни на минуту, как у маленькой обезьянки с Обезьяньей горы. «Расскажу, паршивец, тебе и твоему Мо Яню одну историю про вино, — заявил он, крутясь в кресле. — Это не какая-нибудь глупая выдумка, глупые выдумки — это по вашей части».

И начал:

«Была у нас здесь, на Ослиной улице, винная лавка. Взяли туда подмастерьем паренька лет двенадцати, тощего, с большой головой на длинной тонкой шее и с большими черными глазами: глянешь в них — и утонешь. Паренек оказался трудолюбивым и расторопным: ходил за водой, мел полы, вытирал со столов; все, что поручали, выполнял очень хорошо, к вящему удовольствию хозяина. Но с того самого дня, как он появился в лавке, стали происходить странные вещи: денег за вино стали выручать меньше. Остальные работники и хозяин не знали, что и думать. Однажды в лавку привезли несколько десятков оплетенных сосудов с вином, и несколько больших чанов оказались наполнены до краев. Вечером хозяин спрятался неподалеку от чанов, чтобы выяснить, в чем же дело. Первая половина ночи прошла спокойно. Уставший хозяин собрался было лечь спать, когда до него донеслись еле слышные звуки, похожие на поступь крадущегося кота. Хозяин насторожился и приготовился разобраться во всем до конца. Появилась черная тень. Хозяин вглядывался в ночной мрак уже очень долго, глаза привыкли к темноте, и он узнал в черной тени мальца-подмастерье из своей лавки. Глаза у того светились зеленым светом, как у кота. Возбужденно дыша, подмастерье развязал покрышку чана, припал к вину и стал со свистом втягивать его в себя. Уровень вина в чане понижался на глазах. Пораженный хозяин аж дышать перестал, чтобы не спугнуть его. Отпив вина из нескольких больших чанов, маленький подмастерье осторожно, на цыпочках, удалился. Увидев всё своими глазами, хозяин ни слова не сказал и пошел спать. На следующее утро он обнаружил, что уровень вина во всех чанах снизился на один чи. Слыханное ли дело — столько выпить! Человек знающий, он понял, что в животе у подмастерья — сокровище, известное как „винная прелестница“. Если добыть его и опустить в чан с вином, вино никогда не иссякнет, а его качество станет несравненно лучше. Он велел связать мальца, положить рядом с чаном, не давать ни есть ни пить, а только безостановочно помешивать в чане вино. Аромат вина разносился во все стороны, и изнывающий от жажды подмастерье с жалобными воплями катался по земле. Через семь дней хозяин освободил его, тот бросился к чану, нагнулся и, разинув рот, собрался жадно пить. Тут донесся всплеск, и в вино плюхнулось небольшое, похожее на жабу существо с красной спинкой и желтым брюшком».