Андрей Шляхов - Доктор Данилов в сельской больнице

«Что бы им такого соврать, чтобы они приняли эту версию и больше никаких других не строили? — подумал Данилов, выпустив коллегу на улицу. — Сказать, что приехал искать клад? Не годится, еще прирежут, чтобы карту украсть, да и незачем для поисков клада устраиваться на работу в больницу. Намекнуть, что хочу сделать быструю карьеру? Еще хуже — восстановлю против себя все местное медицинское начальство, начиная с Денисовича, причем совершенно напрасно. Да… Интересней правды ничего не придумаешь, но правду всем сообщать не обязательно…»

В служебную дверь снова позвонили и, не удовлетворившись результатом, громко постучали. Дежурная сестра Нина делала утренние инъекции, поэтому открывать снова пошел Данилов, думая о том, почему здесь, в Монаковской ЦРБ, принято всегда держать двери отделения запертыми.

На сей раз в реанимацию явился доктор Тишин из приемного отделения, тот самый, похожий на воробья.

— Что за дела, доктор?! — гаркнул он, не входя в отделение. — Или у вас в Москве сводку ответственному по больнице подавать не принято?!

— Вот она! — Медсестра кинулась к дверям, на ходу достав из кармана халата вдвое сложенный бланк. — Извините, замешкалась.

— Ты опоздала, а доктор не проследил. — Тишин неодобрительно посмотрел на Данилова. — А то тут некоторые думают, что в Москве порядок, а я так скажу — такого бардака, как в Москве, нет нигде!

Слова бы Данилов еще стерпел, но не победоносный взгляд: «съел, мол, прыщ московский?»

— Спасибо, Нина, я сейчас, — сказал он медсестре и вышел в коридор, плотно затворив за собой двери.

Тишин попятился и попробовал развернуться и уйти, но оказался прижатым к стене. Левой рукой Данилов крепко держал ворот тишинского халата, а правой, сжатой в кулак, резко ткнул Тишина под ребро. Хотел повторить, но увидев испуг в глазах оппонента, передумал.

— Не надо со мной так себя вести! — попросил Данилов. — Пожалуйста.

Тишин замотал было головой, но спохватился, что это может быть превратно истолковано, и дважды кивнул.

— Спасибо за понимание.

Данилов отпустил обмякшего коллегу, разгладил и одернул его смятый халат, улыбнулся и ободряюще похлопал по плечу: все хорошо, свободен. Тишин, не говоря ни слова, повернулся, и, быстро перебирая ногами, даже слегка подпрыгивая от усердия, ушел.

Данилов вернулся в отделение, мысленно поздравил себя с первой победой и отчитал себя за несдержанность. Отчитал чисто для порядка, прекрасно понимая, что на таких козлов, как Тишин, тумаки действуют гораздо лучше слов. Точнее, только тумаки с пинками на них и действуют, а объяснять, взывать, призывать, просить и уговаривать бесполезно — только сильнее выделываться начнет. А тут прижал, ткнул, и полная гармония и взаимопонимание. Как верно сказал поэт:

— Вы на Тишина не обращайте внимания, доктор. — Медсестра уже закончила делать инъекции и сидела на посту. — Он пыльным мешком по башке шандарахнутый, с ним спорить — себе дороже.

— Тишин — нормальный мужик. — Данилов улыбнулся сестре. — С ним только понимание найти надо.

Общий язык был найден настолько хорошо, что после пятиминутки Данилов услышал от Тишина вежливое и дружелюбное:

— До свидания. Счастливо отдыхать.

— И вам не болеть, — так же дружелюбно ответил Данилов и ушел отдыхать в кабинет заведующего отделением.

Елена обещала приехать к двум часам. Чтобы первая половина дня не пропадала зря, Данилов решил нанести визит вежливости родителям Маши. Позвонил, представился и был приглашен в гости.

— Мы живем в розовом доме на углу Пионерской и Октябрьской, где с одной стороны аптека, а с другой — почта, — объяснила мать Маши. — Очень легко найти…

В Монаково было много улиц со старорежимными названиями: Революции, Пионерская, Октябрьская, Коммунистическая, имени Коминтерна, Маркса, Энгельса и Парижской коммуны, Советская, Красноармейская, проспект Ленина… Такое впечатление, что улицы здесь в девяностые годы прошлого века не переименовывали, то ли экономили деньги, то ли просто руки не дошли, то ли власти опасались, что подобные действия не встретят понимания у населения.

Визит оказался унылым. Родители Маши долго сетовали на изменившиеся нравы, намекая на несправедливое к ним отношение со стороны главного врача, которого иначе как Юркой-жуликом не называли. Данилову сразу стало ясно, где зарыта собака: по причине пенсионного возраста обоих Машиных родителей попросили из заведования, а продолжать работать рядовыми врачами они не пожелали и ушли на пенсию, целиком и полностью сосредоточившись на дворовых новостях и дачном земледелии.

— Мы не любим шума, поэтому будни проводим на даче, а выходные — в городе, — сказала Машина мать.

От рассказа о своих невзгодах она (отец Маши больше помалкивал, только кивал, соглашаясь с тем, что говорит жена) быстро перешла к расспросам и принялась выпытывать у Данилова, что за человек Полянский, с которым был роман у ее дочери, и почему он до сих пор не женат.

Данилов призвал на помощь фантазию и щедрыми, яркими мазками нарисовал светлый образ перспективного молодого ученого, с головой ушедшего в науку, кочующего с симпозиума на конференцию, с конференции на семинар, отдающего всего себя интересам дела, у которого совсем не оставалось времени на устройство личной жизни.

Он рассказывал и внутренне содрогался от смеха, думая о том, насколько его Полянский отличается от реального, завзятого бабника и закоренелого холостяка, число несостоявшихся спутниц жизни которого давно перевалило за сотню. «Знаешь, она така-а-ая! Ты не представляешь, какая она! Я наконец-то нашел свою половинку!» — и через полтора-два месяца: «Она такая, как все, ничего особенного». В этом был весь Полянский. Маше недолго оставалось ходить в его половинках, но пока что оба они верили, что это навсегда, и были счастливы.

Высидев для приличия час, Данилов сослался на скорый приезд жены и откланялся, получив приглашение по-свойски заходить на огонек. Вышел, облегченно вздохнул, позвонил Елене, узнал, что она стоит на одном из множества светофоров, которыми славится город Солнечногорск, и отправился на прогулку. Неспешным шагом добрел до набережной, полюбовался рекой и не спеша вернулся домой, в общежитие.

Спросил бы кто Данилова: «Какое оно, Монаково?» — Данилов ответил бы не задумываясь: «Разное». Действительно, разное: асфальт сменяется грунтовыми дорогами, цепочки одноэтажных домиков — четырех- и пятиэтажными домами, а окраины, которые уже лет сорок никак не отвыкнут звать новостройками, застроены девяти- и шестнадцатиэтажками. За городом, на берегу Волги, вырос элитный таунхаус «Монако гранд меридиан» — оплот и пристанище местной буржуазии.