Федор Московцев - Карибский кризис

Её реакция была обескураживающей:

— Ты не мужик! Тебе оказалось непосильным то, что я вправе от тебя ожидать как женщина, как твоя жена, и поэтому твоя жизнь носит в общем такой случайный и беспорядочный характер. Это же предопределило твой финансовый крах.

Я хотел, как обычно, завершить разговор чем-то неопределённым, пространными речами, то есть определённо ничем, но меня вдруг прорвало:

— Вот так, да?! Содержать семью — я не мужик? Переезд из деревни в Петербург — я не мужик? Покупка приличного жилья и машин — не мужик? Заграничные курорты два раза в год — не мужик?

— Ты меня попрекаешь своими деньгами?

— Мариам, включи воображение, ты же психиатр, и придумай, наконец, что-то новое! Десять лет слушать одно и то же, мягко говоря, уже надоело.

— Что мы будем делать, если ты потеряешь бизнес?

Тут я решил её немного разыграть:

— А что делать… я буду сидеть дома, устрою себе творческий отпуск, буду искать себя. Может, стоит подумать о карьере врача, а то меня слишком далеко занесло от специальности, зафиксированной в дипломе. А может, взяться за перо, начать писать книгу, в общем, вариантов много может быть разных, надо осмотреться, подумать как следует.

— Что ты несёшь, а кто будет работать? — злобно спросила она, не уловив моего ироничного тона.

Я продолжил в том же ключе:

— Конечно, ты! Я буду домохозяйкой, буду присматривать за домом, за ребёнком.

— Совсем обалдел!?

— Ну а что, я заслужил. Поменяемся ролями на время.

— Ах, значит вот так ты заговорил!

Я придумывал, чем бы ещё поддеть не на шутку рассерженную Мариам, но она отключила трубку. Попробовал перезвонить, но она не отвечала. Мне вдруг подумалось, что я знаю о проблемах и радостях женщин чуть больше, чем среднестатистический 32-летний засранец. Могу с уверенностью сказать, что женщины очень охотно разделят со своим партнёром все выпавшие на его долю радости, и откажутся разделить с ним его проблемы.

Итак, путаясь в предположениях, что предпримут (или уже предприняли) Ансимовы и Быстровы, и не зная, что предпринять самому, я решил вернуться в Волгоград. Было около часа ночи, когда мы выехали с площади трёх вокзалов в направлении Каширского шоссе. Водитель потирал руки от удовольствия: Москва-Волгоград — хороший заказ!

Устроившись на заднем сиденье, я стал продумывать план действий. Легенда, которую я расскажу утром компаньонам, будет такая: накануне вечером мне стало плохо, я задыхался, и меня увезли в торакальное отделение областной больницы с диагнозом «спонтанный пневмоторакс». Планируется хирургическое вмешательство, ориентировочный срок выписки — через две недели. Когда-то (а конкретно в 1996 году) я всё это перенёс, поэтому прекрасно знал всю симптоматику и течение заболевание. Дело за малым — чтобы компаньоны мне поверили. Можно инсценировать абсолютно всё, вплоть до полостного вмешательства, сделать все необходимые документы, но невозможно обмануть четырёх умудренных жизнью людей, которые, к тому же, знают тебя, как самих себя. Наше дело спаяло нас, и мы отлично знали, кто на что способен.

Мои размышления были прерваны звонком. Побеспокоил тесть (очевидно, Мариам только что позвонила ему). Полушутливым тоном он принялся выспрашивать, что у меня за проблемы. Я кратко пояснил: «проблемы с компаньонами». Он стал морализаторствовать в духе «на двух стульях не усидишь», «за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь», и в самом начале надо было определиться: раз уехал в Петербург, волгоградские дела надо было сворачивать и не мотаться взад-вперёд между двумя городами. А теперь что — провинился перед компаньонами, сам виноват, сам и разъёбывайся.

…Так говорил человек, пять лет назад резко выступивший против нашего переезда в Петербург и требовавший, чтобы я сосредоточился на волгоградском бизнесе и больше ни на что не отвлекался.

Я смиренно ответил, что это неоднозначная проблема, и здесь не может быть простых решений. «Сколько ты им должен?» — спросил он.

— Семнадцать миллионов недостача плюс шесть миллионов инвестиций в Совинком, — ответил я. — Итого двадцать два миллиона рублей, приблизительно восемьсот тысяч долларов.

— Сколько стоит заказать человека?

— Ну не знаю, Реваз Самвелович… услуги профессионалов от двадцати тысяч долларов, — спокойно ответил я, так, будто каждый день заказываю людей.

— Двадцать тысяч умножь на четыре, сколько будет?

— Восемьдесят.

— Восемьдесят тысяч долларов больше или меньше восьмисот тысяч долларов?

— Меньше.

— Вот тебе решение твоей проблемы! — сказал мой тесть, человек, который задолжал мне крупную сумму денег. Он вложил в свои слова столько светлого энтузиазма, столько доброго и страстного призыва, что я прямо-таки воспрял духом: он и его замечательная дочка — это та самая опора, которая мне сейчас так необходима.

Я сказал, что заказать компаньонов — это очень интересная идея, и я обязательно над этим подумаю. Вот в таких вот крутых решениях, которые я только что услышал, был весь мой тесть Реваз Авазашвили — реальный джигит, предпочитающий жаркие слова опасным действиям.

Машина вырвалась из города на трассу. Из колонок доносился шансон — любимая музыка водителей. Я испытывал почти физическое ощущение, которое не мог сравнить или смешать с другим и которое не мог бы назвать иначе, как ощущением уходящего — сейчас, сию минуту уходящего — времени. Я слушал эту музыку и, не отрываясь, смотрел на дорогу, и чувствовал сквозь эту мелодию медленный, далёкий шум, и всё роилось и текло перед моими глазами.

Я вспомнил Таню и задумался, как мне вернуть её и как исправить все мои ошибки. Казалось, решение этой задачи было потеряно год назад и теперь оно не существует, но мысли об этом всё равно меня преследовали, какими бы бесплодными они не были.

Сейчас я, создатель своего собственного ада и рая, создал себе такое существование, при котором терабайты моей оперативной памяти полностью заняты заботами, где бы раздобыть денег, чтобы избежать катастрофы и неминуемой расправы. И, казалось, для моих тягостных и бесплодных размышлений о том, как вернуть Таню, уже не останется места. Но те редкие моменты, когда меня не долбили кредиторы и я немного отходил от напряжения, становились самыми мрачными моментами моей жизни, потому что я не переставал ощущать присутствие того волшебного нашего с Таней мира, в котором находился некоторое время тому назад, и не переставал думать о нём; со временем мне становилось всё труднее и труднее отделаться от него и совершать обратный переход к реальной жизни. У меня возникло императивное желание уехать, сбежать от проблем, забыться, и то, что я сказал Мариам насчет «поисков себя», стало отражением моих подспудных желаний.