Федор Московцев - Карибский кризис

Михаил показал мне один из таких договоров — договор между ООО Экссон и ООО Неон-Стиль, по которому поставщик услуг Неон-Стиль обязуется предоставить Клиенту, Экссону, следующую информацию: «о товарах народного потребления в Санкт-Петербурге; о ценах, размерах оптовых партий, условиях поставки медицинских товаров; о наиболее крупных, надёжных и солидных фирмах, занимающихся оптовой торговлей товарами народного потребления; о фирмах, предоставляющие транспортные услуги по отправке и доставке вышеупомянутых товаров». Сумма договора — 897,000 рублей (!!!) Ни один руководитель, находясь в здравом уме, не станет заключать подобный договор, а тем более платить $30,000 за информацию, которую можно за пять минут наковырять в интернете. К тому же, для составления договора взята фирма с названием, увидев которое, даже первокурсник следственной школы поставит диагноз: прокладка! Больше того, эта подставная контора давно брошена, не функционирует, отчётность по ней не сдаётся и соответственно на запрос по встречной проверке никто не ответит.

Мы достаточно долго, с 1997 по 2003 год, проработали с Мухой, она консультировала моих бухгалтеров, подстраховывала в дни авралов, и у меня никогда не было с ней сложностей. Поэтому я доверил ей бухгалтерию Экссона. Остаётся лишь догадываться, что за беда с ней приключилась, почему она порет такую чушь и производит впечатление человека, двадцать лет просидевшего в пещере с комиксами по бухгалтерии. Вместо того, чтобы решать насущные вопросы, она предложила провести «проверку бухгалтерского и налогово учета», многостраничный план которого включал сотни пунктов, таких, как «аудит учредительных документов», «аудит методологии учета», «аудит кассовых операций», «аудит основных средств», «аудит расчетных счетов», «аудит налоговых проверок» и так далее.

— Что имеется в виду под «аудитом учредительных документов» и «аудитом основных средств»? — поинтересовался я. — Согласно учредительного договора, уставный фонд составляет 8000 рублей и внесён учредителем в виде компьютера и офисной мебели. Больше ничего на фирме не числится. Какой тут может быть аудит?

Михаил пытался заставить Муху приступить, наконец, к решению реальных задач, но наталкивался на бешеное сопротивление — она кричала, что не в состоянии работать в таком бардаке и требовала, чтобы к ней приезжал хозяин, то есть я, вместо того, чтобы присылать всяких шнурков. Всё это мы уже проходили. Я разговаривал с ней по телефону, она говорила то же самое, жаловалась, что ей не доставляют оригиналы документов, требовала моего личного присутствия в офисе Аудит-Стандарта, словом, устраивала мудовые рыдания, а когда я приезжал к ней из Петербурга, она, после продолжительных эмоциональных сцен, понизив голос до полушёпота, спрашивала, разрешаю ли я ей прибегнуть к некоторому «обману государства», например, использовать подставные фирмы, чтобы документально закрыть некоторые сделки. А все жалобы на несвоевременную доставку были совершенно беспочвенны — недостающие документы, отсутствие которых мешало ей вовремя сдать декларацию по НДС, в итоге оказывались под задницей одной из сотрудниц Аудит-Стандарта, просто кому-то было лень оторвать жопу от стула и поискать их.

В общем, дело зашло в тупик, Муха зациклилась на мелочах и через год после подписания с ней договора требовала проведения «проверки бухгалтерского и налогово учета» (за дополнительную плату), без этого, мол, она «не сможет нормально работать», мы, прекрасно зная, что из себя представляют эти проверки, проводимые учеными обезьянами, требовали решения неотложных задач, в первую очередь возврата экспортного НДС. И я проклял тот день, когда связался с Аудит-Стандартом. Год назад я требовал всё то же самое, и Муха покорно со всем соглашалась. Если бы она в самом начале сказала, что будет ебать мне мозг вместо работы, то я бы потратил время, чтобы найти другого бухгалтера.

В итоге, разложив всё по полочкам, мы с Михаилом и Павлом решили, с учетом диагноза, выставленного директрисе Аудит-Стандарта, какую работу ей можно доверить, а какую нельзя, и распределили текущие задания. Я попросил Павла найти для Экссона адекватного главбуха.

В конце нашего совещания Михаил спросил за выписки Внешторгбанка и документы, подтверждающие мои командировочные расходы — железнодорожные и авиабилеты, гостиничные квитанции, и так далее. Я вынул из портфеля конверт, в котором были сложены требуемые документы. Михаил взял его в руки, раскрыл… и сказал:

— Это что, взятка?

И вернул мне конверт. Я заглянул в него — там были деньги. Десять тысячерублевых купюр. Что за чертовщина?! И тут я вспомнил: Лейнер! Меня прошиб холодный пот. Я стал лихорадочно рыться в портфеле, но безрезультатно — другого конверта, с банковскими выписками и билетами, там не было. Вспомнив шаг за шагом свои действия и перемещения, я вычислил, что вместо денег отдал Лейнеру конверт с означенными документами. Рассказав об этом Павлу и Михаилу, я сорвал бурные аплодисменты. Это же материал для фельетона! Но мне было не до смеха — я с ужасом думал о том, что будет, если выписки попадут в руки компаньонов — а Лейнер обязательно пожалуется на меня Владимиру и отдаст ему конверт. Если у сильного игрока не оказывается достойных противников — он побеждает себя сам. У меня были все… скажем так, достаточно шансов выйти с честью из данной ситуации, но я самолично заблокировал все выходы. Как сложатся взаимоотношения с Лейнером, равно как судьба проекта с отходами и цветными металлами на Октябрьской железной дороге — меня это уже совершенно не волновало. Надвигалась гораздо более серьёзная опасность.

Вебер прилетел в Волгоград вслед за нами. Мы с Ренатом пересекались с ним в кардиоцентре, и я ехидно поинтересовался у представителя Сименса, не слишком ли много времени отнимает у него Волгоград (Вебер как-то жаловался, что у него большой регион и во многие города он просто не успевает заехать). Он лишь чертыхнулся в ответ. И надо же такому случиться, что регионал Сименса позвонил мне на трубку и назначил встречу в день приезда Коршунова. Стрела была забита в вестибюле гостиницы «Волгоград», в которой проживал Вебер. Мы втроём устроились в баре. Он вёл себя необычайно энергично, с напускной деловитостью: долго устраивался на стуле, рыскал по портфелю, смотрел бумаги, что-то проверял на своём мобильном телефоне, откашливался, прополаскивал рот минералкой, настраивал челюсть. Наконец, вскинув голову, Вебер положил передо мной отпечатанный лист бумаги.

— Это что? — спросил я недоверчиво.

Он произнес с особой лихостью, присущей трусам: