Федор Московцев - Карибский кризис

Особенно я злился на Рената — пляска гормонов довела его до того, что он ещё и забычил на меня, хотя сам был в крайней степени передо мной виноват. Наши отношения осложнились, особенно после того, как я увёз Таню на море, тогда как он тайком от меня примчался в Волгоград в надежде что ему достанется кусочек тортика (до этого он ездил в командировку за счёт компании с моего ведома).

Поссориться с братом из-за чего — из-за расходного материала, из-за бабы!? Для меня это было настолько дико, что я даже как-то растерялся. Впервые сталкивался с таким феноменом. В нашей компании (с Ансимовыми и Быстровыми) мы спокойно тусовали тёлочек друг другу, если один оприходовал трахопригодный женский организм, то непременно делился с другом, и Ренат также играл в эти игры. И тут бац! произошла перезагрузка матрицы. Настолько, что он собрался от меня уйти. Он договорился с Коршуновым, чтобы тот устроил его в один из принадлежащих ему торговых центров. Мы оба испытывали потребность в серьёзном разговоре, и он состоялся в ресторане Адамант на набережной Мойки рядом с офисом (заведение, как и офис, принадлежало Коршунову).

Ренат пришёл с какими-то воинственными намерениями, это было заметно по его виду, он не умеет скрывать эмоции, у меня, как обычно, не было заготовок для беседы, и я действовал интуитивно по обстановке. Мне удалось обаять его с первых же минут разговора, а когда я предложил ему должность директора Северного Альянса (до этого Ренат был просто человеком по поручениям, правда, с большими полномочиями) и власть над всеми петербургскими людьми, кроме Марины Маликовой, то он просто растерялся и беспомощно промямлил, что «поступило тут предложение от Горфинкеля, управляющего Адамантом, и надо сказать Коршунову окончательное „да“ либо окончательное „нет“».

И мы оба пожалели о своих словах. Мне стало ясно, что надо отпустить брата, коль скоро тот уже самостоятельно продумал уход. Мы знали друг друга с детства, и настал такой момент, когда то, что прежде нравилось друг в друге, вдруг стало раздражать и отталкивать. Был в разговоре поворотный пункт, когда мне следовало промолчать, сделать грустно-обреченный вид и сказать: «Да, я рад за тебя, это твой шанс!». И мы бы остались друзьями и братьями. Встречались бы на семейных праздниках и лет через пять снова бы сошлись, как прежде. В настоящий же момент основание, на котором держались наши отношения, было почти полностью разрушенным за последние полгода — кирпич за кирпичом, и нам нужно было побыть порознь, чтобы продумать, как его восстановить.

Но я, ведущий беседу, неожиданно для самого себя включил всё своё обаяние, чтобы оставить Рената при себе. Зачем, я и сам не понимал. Я употребил свои недюжинные навыки убеждения и обольщения, чтобы вернуть заблудшего обратно в своё лоно. Мало того, что я говорил правду (порой этого до обидного мало), но преподносил эту правду так, что она выглядела как правда.

Я рассказал об успехах Экссона и о возросших продажах Совинкома и пообещал процент с продаж. На данный момент у Рената были кое-какие заделы — а именно по продажам аккумуляторов на петербургский метрополитен, куда влезли благодаря связям Коршунова (чьим близким другом был начальник метрополитена). Кроме аккумуляторов, удалось замкнуть на себя поставки лампочек и прочей электротехники. Но это были мелочи по сравнению с поставками на предприятия Лукойла и Газпрома, которые можно было протолкнуть через Коршунова, влияние на которого у Рената увеличивалось день ото дня! У него — влияние, а у меня — идеи, конкретные проекты и поставки, в этом я никогда не подводил, предоставлял всё от и до. С тем же метрополитеном — отработали всё на пять с плюсом. И уж если с этой мелочевки Ренат имеет больше тысячи долларов в месяц, то можно себе представить, сколько будет, если задействовать Коршунова по Газпрому и Лукойлу. Зарплату тысячу долларов Горфинкель в лучшем случае предложит через полтора года, а уже сейчас у меня Ренат видит в обозримом будущем доход в пять тысяч долларов!

— Горфинкель мне предложил штукаря, — сказал Ренат (на самом деле $500 — это я выяснил уже потом). — Я попрошу двести баксов сверху. Плюс полномочия.

Я в ответ лишь обреченно вздохнул:

— Только оставь Рошаля. Он набирает на себя пул поставщиков-кредиторов, долги которым исчезнут вместе с ним.

В тот момент меня промелькнула идея, которую я сразу же и озвучил:

— Да! И ещё: не буду вмешиваться в дела Северного Альянса, полностью отдаю его тебе на откуп. Но! В обозримом будущем — месяц-два — ты его ликвидируешь и переберешься к нам на завод. Мои компаньоны знают, что ты мой брат, и я подготовлю почву для твоего официального трудоустройства. Найди способ объяснить менеджерам, что офис нам не нужен, пусть работают на дому фрилансерами. Мне надоело содержать весь этот балаган, и если менеджеры не будут отрабатывать свою зарплату, при низком уровне продаж я… то есть ты прикроешь весь этот бизнес. Опять же повторю: Марина Маликова остаётся за штатом, она подчиняется только мне.

Переживания Рената отразились на его лице, я буквально читал мысли брата, как он представил аккумуляторный завод Балт-Электро: провонявшее химикалиями промышленное предприятие с копотью и прочими приметами классического индустриального урбанизма — колоссальный контраст с нынешним офисом премиум-класса в историческом центре города. И я решил пока не форсировать эту тему.

Остаток встречи мы провели, обсуждая аптечный проект. Я доказывал, что, несмотря на предельную насыщенность фармацевтического рынка и высокую концентрацию сильных игроков на нём, здесь остаётся потенциал и неплохие возможности для новых участников, тем более участников с деньгами и связями. Ренат считал, что это глубоко ошибочное суждение:

— Потенциал — это как хуй: важно не только то, что он большой, а важно чтобы стоял.

Я не мог решить, насколько разумными являются критические замечания Рената, но сама попытка свернуть аптечное направление своей последовательностью и радикальностью вызывала уважение.

Эта беседа пошла нам на пользу. Мы помирились и снова обрели друг друга. Вскоре Ренат встретил другую девушку, на которой женился осенью 2004 года; и этот брак оказался счастливым.

Оценив трезвым взглядом обстановку на фирме, мой двоюродный брат дал несколько прагматичных советов… которые, увы, оказались запоздалыми. Я был бы рад воспользоваться ими, но уже ничего не мог поделать. Слишком далеко зашла ситуация.

Действия святого Иосифа всё больше и больше не внушали доверия. Его поведение (которое объяснялось соперничеством и ревностью), а также поведение его протеже вызывали неприятное ощущение перемены доселе безоблачной погоды. Соблюдая торжественную медлительность, Паперно сворачивал одну запланированную сделку за другой, мотивируя «изменившимися обстоятельствами», а также тем, что «финансирование перенесли на следующий год», а его медленный, как падающий снег, речитатив, которым он бубнил свои объяснения, вызывал во мне неописуемое бешенство. Расторгуев по-прежнему изображал кипучую деятельность, но результаты почему-то никак не просматривались. С самого начала его трудоустройства перед ним была поставлена задача найти источник отрицательного баланса на фирме (нужно было покопаться в бухгалтерии с апреля по август 2004 года, а может, и с начала года — ведь в апреле показатели были нормальные). Задача не такая уж сложная, но, как выяснилось, к работе никто не приступал. Также ему было поручено вести компанию в рамках бюджета. Это прямая обязанность директора. В своё время Ирина делала эту работу, и неплохо. Мы много раз обсуждали, что доходы должны превалировать над расходами, и он соглашался (ещё бы!). (между прочим, в своё время на Экссоне, в первый год, как только мы обосновались на заводе и у нас хромали взаиморасчеты и вдруг обнаруживалась недостача, то мы не уходили с работы, пока не находили, куда ушли деньги, и не выводили баланс к норме. причем речь шла о суммах не более 50,000 рублей — при оборотах в 20–30 миллионов!)