Реймонд Карвер - Маленькая радость

Они объехали пекарню и снова припарковались. И снова вышли из машины. Одно окно было освеще­но, но находилось слишком высоко, и в него они заглянуть не могли. Табличка рядом с задней дверью гласила: «КОНДИТЕРСКАЯ. СПЕЦИАЛЬНЫЕ ЗА­КАЗЫ». Энн расслышала тихий звук включенного радио, и какой-то скрип — как будто открывали двер­цу духовки? Она постучала в дверь и подождала немного. Потом постучала снова, уже громче. Радио выключили, и послышался скрежет, такой, будто вы­двигают и задвигают ящик.

Наконец, кто-то отпер и открыл дверь. Кондитер, он стоял на свету и смотрел на них.

— Я не работаю, — сказал он. — Что вам нужно в та­кое время? Уже полночь. Пьяные вы что ли?

Она вошла в полосу света, падавшего из распахнутой двери. Он прищурился, опустив тяже­лые веки, — узнал ее.

— Ах это вы...

— Да я, — сказала она. — Мать Скотти. А это его отец. Можно нам войти?

Кондитер сказал:

— Сейчас я занят. Мне нужно работать.

Она уже все равно стояла в дверном проеме. Ховард вошел за ней. Кондитер отступил.

— Здесь пахнет, как в булочной. Правда ведь, Ховард, совсем как в булочной?

— Что вам нужно? — спросил кондитер. — Может быть, вы хотите ваш торт? Точно, вы решили за­брать его. Вы же заказывали торт, верно?

— Вы слишком умны для кондитера, — сказала она. — Ховард, вот мужчина, который нам звонит. — Она сжала кулаки. Она уставилась на него яростным взглядом. В душе ее пылал жгучий гнев, благодаря которому она почувствовала себя великаншей, ростом с обоих этих мужчин.

— Подождите минуточку, — снова заговорил кон­дитер. — Вы хотите забрать ваш торт трехдневной давности? Правильно? Я не хочу спорить с вами, ле­ди. Вон он, стоит на полке, черствеет. Я отдам вам его за полцены. Нет, я отдам вам его даром. Вам он нужен? Берите! Мне он не пригодится, никому уже не пригодится. Я потратил на этот торт свое время и деньги. Если вам он нужен — хорошо, нет — тоже хорошо. Я пошел, меня ждет работа.

Он смотрел на них, с трудом сдерживаясь.

— Новые заказы, — сказала она. Она знала, что вла­деет собой и тем чувством, что в ней поднималось. Она была спокойна.

— Леди, я работаю шестнадцать часов в сутки, что­бы заработать себе на жизнь. — Он вытер руки о фартук. — Я пропадаю здесь днем и ночью, пытаясь свести концы с концами.

На лице Энн появилось такое выражение, кото­рое заставило его отступить и снова сказать:

— Минуточку.

Он подошел к стойке, взял в правую руку скалку и стал постукивать ею ладонь левой.

— Так вы берете торт или нет? Мне нужно идти ра­ботать. У нас, пекарей, ночная работа, — повторил он.

У него злые, подлые глазки, заплывшие жиром, подумала она, дряблые щеки, заросшие щетиной. И толстый загривок.

— Я знаю, что кондитеры работают по ночам, — сказала Энн. — Еще они звонят по ночам. Ты, ублю­док, — добавила она.

Кондитер продолжал постукивать скалкой по ру­ке. Он посмотрел на Ховарда.

— Вы бы поосторожнее, — сказал он ему.

— У меня умер сын, — спокойно произнесла Энн, с холодной обреченностью. — Его сбила машина в по­недельник утром. Мы были с ним, пока он не умер. Но, конечно же, вы не могли этого знать, никто от вас этого и не ждал. Кондитеры не могут знать все, правда же, господин Кондитер? Но он умер. Он умер, ты, ублюдок!

Гнев отступил так же внезапно, как и обрушился на нее, уступив место другому — оглушающему чувст­ву отвращения. Она навалилась на деревянный стол, засыпанный мукой, закрыла лицо руками и за­плакала, ее плечи затряслись.

— Это несправедливо, — пробормотала она. — Не­ справедливо, несправедливо.

Ховард обнял ее за талию и посмотрел на конди­тера.

— Как вам не стыдно, — сказал он ему. — Стыди­тесь!

Кондитер положил скалку обратно на стойку. Он раз­вязал фартук и тоже бросил его на стойку. Посмотрел на посетителей и медленно покачал головой. Он выта­щил стул из-под столика, на котором лежали карточки и бланки, калькулятор и телефонный справочник.

— Пожалуйста, сядьте, — сказал он. — Минутку, вот вам стул, — сказал он Ховарду. — Пожалуйста, сядьте.

Он прошел в переднюю часть магазинчика и вер­нулся с двумя маленькими коваными стульями.

— Пожалуйста, садитесь, ребята.

Энн вытерла глаза и посмотрела на кондитера.

— Я хотела убить тебя, — сказала она. — Я хотела, чтобы ты умер.

Кондитер расчистил для них место за столом. Он отодвинул в сторону калькулятор, бумагу для записей и квитанции. А телефонный справочник спихнул на пол, тот с глухим стуком упал. Ховард и Энн сели и придвинули стулья к столу. Кондитер тоже сел.

— Позвольте мне выразить вам свое соболезнова­ние, — сказал кондитер, ставя локти на стол. — Один Бог знает, как я вам сочувствую. Послушайте, я простой пекарь. Я не могу претендовать на что-то боль­шее. Может быть, когда-то, много лет назад, я был другим человеком. Я забыл, я точно не знаю. Но ес­ли и был, то сейчас уже перестал им быть. Сейчас я просто пекарь. Это не извиняет того, что я сделал, я знаю. Но я ужасно сожалею. Мне жаль вашего сына, и что я вот так вас донимал, — сказал кондитер.

Он вытянул руки на столе и перевернул их ладоня­ми вверх.

— У меня у самого нет детей, поэтому я могу только представить, что вы, должно быть, чувствуете. И о чем тут вообще можно говорить? Только выразить сожаление. Простите меня, если сможете. Я не могу сказать, что я злобный человек. Вы так меня называ­ли по телефону. Нет, я не злобный. Поймите же — все это оттого, что я, кажется, больше не знаю, как себя вести. Пожалуйста, простите меня, ну, если, конечно, сможете.

В кондитерской было тепло. Ховард встал из-за стола и снял пальто. Помог Энн снять ее пальто. Кондитер долго на них смотрел, затем кивнул и встал из-за стола. Он подошел к духовке и повернул какие-то ручки. Он нашел чашки и налил кофе из электрической кофеварки. Поставил на стол паке­тик сливок и сахарницу.

— Вам, наверное, нужно поесть, — сказал пекарь. — Надеюсь, вы поедите моих теплых булочек. Вам нуж­но поесть, собраться с силами. Еда — это маленькая радость в такие моменты, — сказал он.

Он подал им теплые булочки с корицей, на кото­рых еще не застыла глазурь. Он поставил на стол масло и положил ножи, чтобы намазывать маслом хлеб. Затем пекарь сел вместе с ними за стол. Он ждал. Он ждал, когда каждый из них возьмет по бу­лочке с тарелки и начнет есть.

— Надо хорошенько подкрепиться, — сказал он, глядя на них. — У меня много. Ешьте. Ешьте, сколько хотите. На всех хватит.

Они ели булочки и пили кофе. Энн вдруг почувст­вовала голод, а булочки были теплые и сладкие. Она съела три штуки, порадовав этим кондитера. Затем он начал говорить. Они внимательно слушали. Не­смотря на то, что они устали и исстрадались, они слушали, что кондитер хотел сказать. Они понимаю­ще кивали, когда тот заговорил об одиночестве, о чувстве неуверенности и обреченности, которое пришло к нему в пожилые годы. Он рассказывал им, как это тяжко — быть бездетным. День за днем ста­вить тоннами в печь хлеб и каждый день опорож­нять ее. За все эти годы сколько приготовлено уго­щений для вечеринок, для празднеств, которые он обслуживал. Слой глазури толщиной с палец. Ма­ленькие фигурки жениха и невесты на торте. Сотни фигурок, нет, счет уже на тысячи. Дни рождения. Только представьте себе все эти горящие свечи. У не­го важная профессия. Он пекарь. Хорошо, что не са­довник. Лучше кормить людей. И запах куда лучше, чем от цветов.