Юсеф эль-Сибаи - Водонос умер

Я начал ходить на похороны, как на прогулку. Вопли и причитания родственников и близких стали для меня настолько привычными, что я воспринимал их как гудки паровоза или призывы муэдзина к молитве.

И начал я презирать смерть, и больше всего — самого человека. Человек беспредельно лицемерное существо и, что самое удивительное, — высокомерное. Высокомерие затмевает глаза человеку, заставляет забыть, что перед смертью все равны.

Расскажу тебе один случай. Иду это я как-то по одной широкой улице, а середина ее пустая. Народ толпится на тротуарах. По обеим сторонам улицы выстроились солдаты. Я спрашиваю — в чем дело. Мне говорят: важная персона должна проследовать. Вот и разогнали народ, чтобы не мешал следованию кортежа, не осквернял его высокого достоинства и великолепия. И вот появляется процессия. Красивые откормленные лошади, вооруженные солдаты, охрана в расшитых мундирах, богато разукрашенная карета. Проехал важный человек. За ним тянулся ослепительный шлейф великолепия и величия. Смотрел я на все это роскошество широко раскрытыми глазами. Мне почудилось, будто персона эта с неба свалилась и никак не может быть хоть в чем-то похожей на нас, смертных. Как же — бело-розовое лицо, расшитый золотом костюм. Его окружают блестящие всадники в плюмажах и с саблями. Я почувствовал свое ничтожество, проникся к себе крайним презрением.

Прошло всего несколько месяцев. И что же? Вдруг я слышу: тот великий человек умер. Умер. Правда, похороны были очень пышные. Процессия ничем не уступала той, которую я видел, когда он был жив. Гроб сопровождали отряды всадников и солдат, одетых в красивые траурные мундиры. Оркестр играл печальные мелодии. Гроб, обернутый в зеленое знамя, стоял на лафете пушки, которую тянули черные лошади. Впереди на специальных подушках несли ордена и медали. Далее следовали плакальщицы, за ними официальные лица в трауре, в конце процессии — бесчисленные делегации.

Я был поражен этой процессией. И тут же подумал: ему-то все это уже зачем? Он ведь уже умер. Разве не все равно мертвому, как его хоронят?

Нет на свете более лицемерных и беспечных существ, чем люди. Ведь самая большая беспечность, проявляемая ими, — это забывать о своем конце! Ведь знает, что умрет, но не верит в кончину свою!

Вот что такое смерть, приятель мой. Естественный конец для всех, даже самых необычных живых тварей.

Шеххата закончил свое повествование. Тут же с лица его слетело выражение сосредоточенности и житейской мудрости. Засмеявшись, он воскликнул:

— Что ты скажешь об этой лекции?

Шуша тяжело вздохнул и ничего не ответил.

— Я так и думал. Без толку я все тебе излагал. Без всякой пользы… Самому тебе нужно видеть и привыкать. На твоем месте и я бы не поверил ни одному слову, которое я тебе сказал, если бы мне кто другой излагал те же прописные истины… В общем, все, что я хочу от тебя, — это чтобы ты не тяготился моим обществом. Я полюбил тебя и хотел бы, чтобы мы оставались всегда приятелями. Если же ты не можешь или не хочешь, то не мучь себя, не принуждай… Все эти похороны, рассказы о смерти, как видно, не для тебя… Я не хочу тебя стеснять, тем более угнетать тебя. Сегодня же я пойду к тебе и заберу свое барахло.

— Эх, Шеххата эфенди, я же тебя тоже полюбил. Давно уже у меня не было приятеля, с которым я мог бы скоротать время за беседой, отдохнуть душой. Сын Адама без друзей и горькой луковицы не стоит! Больше всего в жизни человек нуждается в друзьях. Я чувствую, что ты мне настоящий друг. Мой дом — твой дом, моя семья — твоя семья. Оставайся у нас.

Шеххата с большим чувством стал благодарить приятеля.

Но вот они встали и направились домой. По дороге Шеххата зашел в лавку, купил земляных орехов и арбузных семечек.

— Может быть, купить что-нибудь на ужин?

— Нет надобности. Дома все есть: сыр, финики, немного сладостей. Пожалуй, хватит этого.

— Тогда куплю чего-нибудь Сейиду.

— Хватит с него орехов и семечек.

Подойдя к дому, они услышали вопли Сейида. Это Умм Амина мыла ему голову, а он отчаянно протестовал против мыла. Остановившись в прихожей, Шеххата удивленно заговорил:

— Что это с тобой, Сейид?

— Голову с мылом моют.

— И из-за этого нужно так орать?

— А ты сам попробуй, тогда увидишь, что значит мыть голову с мылом. А я послушаю — будешь ты кричать или нет!

Завершив свою ежедневную процедуру с внуком, старушка пошла к себе молиться. Сейид отправился к Шеххате.

— Ты всегда будешь жить у нас?

— Даст бог! Если я вас не стесню.

— Да что ты! Мы так будем рады, если ты останешься у нас насовсем!

— Вот спасибо, Сейид, уважил меня!

— А теперь слушай, ты мне должен кое в чем помочь.

— Выкладывай!

— Первым делом — научи меня играть на дудке. А то целый день дую в нее и ничего у меня не получается.

— И только-то?

— Нет, есть еще. Хочу, чтобы ты мне каждый день читал молитву.

— Какую?

— А которую нам задали в школе. Ты разве не знаешь коран?

— Не очень.

— Почему? Ты что, когда был маленьким, не ходил в школу?

— Ходил.

— И не помнишь коран?

— Помнил, да забыл.

— Ничего, молитва у меня написана. Тебе только нужно читать ее вслух, а я буду запоминать.

— Ну, это дело простое. Еще что?

— Самолеты делать умеешь?

— Бумажные, что ли?

— Не военные же!

— Когда-то делал. Но думаю, что еще не забыл, попробую.

— Сделай мне.

— У тебя есть камышина и бумага?

— Камышина есть, а бумагу сам достань.

— Ладно. Есть еще пожелания?

— Тряпичные мячи делать умеешь?

— Будет сделано.

— А в орлянку играешь?

— Еще как! И монетой могу, и камнем. Как-нибудь покажу.

— Вот это да-а! Да здравствует Шеххата эфенди! — заорал в восторге Сейид.

Умм Амина помолилась и позвала Сейида:

— Пойди на кухню, внучек, и принеси еду. Накрой на стол. Отец и Шеххата, наверное, проголодались.

— А ты разве не будешь с нами ужинать?

— Я уже поела.

Трапеза длилась недолго. Шуша ушел к себе, сел, как всегда, к окну, печально разглядывая ночные звезды. Шеххата взял дудку.

— Может, начнем учиться?

— Давай.

— Сейчас я сыграю тебе самую простую мелодию, а потом и тебя научу.

Как только Сейид услышал начало, он закричал:

— Знаю эту песню, знаю! «Возьми грудь и замолчи, возьми грудь и спи»!

— Она самая.

Шеххата продолжал играть, а парнишка ему подпевал: «Возьми грудь и замолчи, возьми грудь и спи! Твоя мать благородная госпожа, а отец — султан».

Сыграв отрывок, учитель начал объяснения:

— Дай-ка сюда правую руку! Большим пальцем возьми дудку снизу, а остальными закрой дырки в конце. Вот так… Дай левую руку… Большой палец закрывает отверстие внизу, следующими тремя закрой отверстия, которые ближе ко рту. Теперь начинай дуть… Убери первый палец, второй. Опусти их и подними третий и четвертый… Так, правильно… Второй… Дуй… Убери первый, второй…