Алан Милн - Двое

Бетти Бакстер начинала терять надежду. Она просто рвется, как она говорила Сильвии, прочитать “Вьюнок”, но ей до сих пор не удалось достать книгу.

Грейс Хильдершем тоже начинала терять надежду, но еще не отчаивалась. Она пока была свободна от малины и от детей и собиралась провести день с хорошей книжкой в руках. Оказавшись в городке, она направилась на почту, где также торговали записными книжками, конвертами и фарфоровыми собачками, и спросила там книгу под названием “Жимолость”. Ей предложили пачку сигарет под таким же названием, которую она рассеянно взяла, ни в какой мере не связав с высказанной ею просьбой. Ей нужна книга. Называется “Жимолость”. Но в киоске не было ничего, имеющего большее отношение к литературе, чем почтовая открытка с изображением Венеры, встающей из вод Брайтонского залива, и лаконичной надписью: “Чудесно отдыхаю. А ты?” Миссис Хильдершем с широкой, милой, смущенной улыбкой отвергла открытку и вернулась домой. На полпути она вспомнила, что книга называется “Вьюнок”, но возвращаться было бесполезно. Она попробует еще раз, когда снова поедет в Бердон.

Миссис Коулби была ближе всех к цели. Она записалась в библиотеку в Бердоне, заплатила два пенса (как и советовала ей Сильвия) и взяла книжку под названием “По приказу царя”. Сейчас ее читал Том Коулби. Понемножку.

Так обстояло дело с приятельницами Сильвии. Так, казалось, оно обстоит и с Бердоном, и с Литтл Моллингом. Хотя нет. Нашелся человек, который прочел “Вьюнок”. Как ни удивительно, это была старая миссис Эдвардс.

Реджинальд и Эдвардс осматривали рассаду львиного зева в теплице. Шестьсот штук. Посеянные в ящики, высаженные в другие ящики. Пересаженные в тепличный грунт. Теперь пришла пора перенести их в большой мир, на место тюльпанов, которые уже отцвели. Реджинальд украдкой поглядывал на огромную ладонь Эдвардса, сотворившую все эти чудеса, и восхищался.

– Хорошо будет смотреться, – неохотно сказал Эдвардс.

– Если они нужного цвета.

– Непременно. Только взгляните на них.

– На вид сильные. Но мне не хочется, чтобы были бледно-желтые, как в прошлом году. Мы ведь договаривались, что разводим только Огненного короля и Гвардейца, и...

– Я про это и говорю, взгляните.

Ну, подумал Реджинальд, то ли мне пора с ним расставаться, то ли он собирается сообщить мне, что уходит.

– Взгляните на черенок. Видите? Красный. Вот ваш Огненный король. А вот это? Здесь темно-зеленое. Значит, будет цвести алым. Теперь взгляните сюда. Бледно-зеленый, верно? Значит, цветок будет желтым. Всего несколько штук. Я решил, вдруг вам захочется немного желтых. Вот я и говорю, взгляните.

– Ну, – воскликнул Реджинальд, – я не подозревал об этом!

– Люди не подозревают о многих вещах. Я вот не подозревал, что вы написали книгу.

– Да? – переспросил Реджинальд. – Я и вправду...

– Мать прочитала ее.

Реджинальд был слишком удивлен, слишком обрадован, слишком польщен, чтобы говорить. Вот что значит быть писателем! Он понял это только сейчас. “Третий, Расширенный Тираж” мистера Пампа – ладно, всем нам ясно, что это значит. Нас не проведешь. Около сотни экземпляров закуплено передвижными библиотеками и никогда никуда не двинутся. Но здесь, в его краях, прикованная к постели старая женщина на самом деле... Он платит Эдвардсу три фунта в неделю. Эдвардс, наверное, слышал о книге от прислуги – от миссис Хоскен и ни от Элис – и купил ее матери. Истратить семь шиллингов и шестипенсовик в придачу из трех фунтов! Чудовищно! Реджинальд должен был подарить ему книгу. Но кто мог предположить, что старушке захочется прочесть написанный им роман?

– Я вам расскажу, как это случилось, – продолжал Эдвардс. – Молодой Митчелл со станции заходит к нам вечерами. У него бывают газеты, оставленные или забытые в поезде, а некоторые сами отдают ему газеты, уходя с перрона. Мать любит почитать – ей больше делать нечего. Поэтому он приносит ей всякие газеты. Один раз в купе даже оказалась книжка, и он ее тоже принес. “Смотри-ка, Чарли, – говорит он, – это не твой хозяин написал?” “Может быть”, – ответил я, но я не знал, что вы книги пишете. Хорошо получилось, мать прочитала мне кое-что вслух, я узнал сад да и все остальное. Вот так оно вышло.

– Понятно, – сказал Реджинальд. – Ну ладно.

Он всегда говорил “Ну ладно”, уходя от Эдвардса или Челлинора. Это было подходящее завершение разговора. “Ну ладно” значило: “Ну ладно, я весьма занят и не могу разговаривать с вами целый день” или подразумевало: “Ну ладно, вы весьма заняты или, во всяком случае, должны быть заняты и не можете разговаривать со мною целый день”. Реджинальд терпеть не мог это выражение, глупое и никчемное, но, черт возьми, нельзя же уйти просто так, ничего не сказав человеку.

Стало быть, вот как это получилось. Та самая книга, которую он купил на вокзале Виктория и бросил в поезде, оказалась у миссис Эдвардс, которой больше нечего делать, кроме как читать. Без сомнения, когда ты прикован к постели, даже Уэллард лучше, чем ничего.

Тут он подумал про этого проклятого Эдвардса. Разве Реджинальд не объяснил вполне доступным языком: “В этом году не нужно бледно-желтого львиного зева”? Объяснил. А что Эдвардс? “Я решил, вдруг вам захочется немного желтых”. И так всегда. Скажите кухарке, что вы не любите лука, она будет думать, что вы не любите, когда лука слишком много. Скажите садовнику, что вы не хотите желтого львиного зева, и он решит, что вы хотите всего несколько штук желтых. Мы слишком боимся говорить ясно и определенно, а когда слышим что-нибудь определенно выраженное, нам кажется, что это не вся правда.

Во всяком случае, она прочитала книжку. Интересно, что она думает о прочитанном?

Надо найти Сильвию и рассказать ей...

Или не стоит?

Разве имеет какое-либо значение, что она скажет, когда она так хороша во время разговора?

Он рассказал Сильвии.

– Как ты думаешь, кто прочитал “Вьюнок”? Матушка мистера Эдвардса.

– Чудесно! – откликнулась Сильвия. – Наверное, миссис Хоскен сказала Эдвардсу, и он купил для матери. Он твой большой поклонник, правда.

Реджинальд смотрел на нее с нежностью.

– Я бы хотел, чтобы ты всегда ходила в этом платье, – сказал он.

– Тебе нравится?

– Я люблю его. Ты в нем необыкновенно женственна и привлекательна.

Сильвия смотрит на него и опускает глаза.

– Помнишь, что ты написал в посвящении? – спросила она мягко.

– Да.

– Ведь это правда?

– Да.

Она протягивает руку и ерошит его волосы.

– Скоро тебе опять пора стричься, – говорит она. – Я думаю поехать с тобою, дорогой.

– Это было бы замечательно.

– Поедем в пятницу?

– Скорее всего. Подумай, куда бы нам пойти на ленч. – И после паузы: – Ну ладно. – И Реджинальд уходит.