Джеймс Олдридж - Дело чести

— Да, понимаю, — сказал Хикки. Он старался как можно мягче разговаривать с Тэпом. Тэп это видел, и это бесило его еще больше.

Они поджидали старшего сержанта, который должен был доложить Хикки, в каком состоянии находятся самолеты. Старший сержант начал с машины Тэпа и заявил, что на некоторое время она выведена из строя, — отбиты подпорки крыла. Элероны Финна можно исправить. Хикки все это записал, затем летчики сели в автобус и быстро покатили в город. Квейлю все время казалось, что сейчас далеко за полдень или даже вечер, на самом же деле был только полдень. Ему казалось так потому, что в бою теряется представление о времени. Мерилом времени служат события, и невольно удивляешься, когда оказывается более ранний час, чем предполагаешь.

По дороге все молчали. Что думал Тэп о Брюере и поведет он разговор о нем или нет, — это было его личное дело. Это решит он сам.

Хикки подвез летчиков к ресторану и отправился в штаб с донесением. Летчики вошли в разгромленный ресторан. Здоровенный рыжеголовый официант сметал в кучу битое стекло, щепки и обломки разбитых столиков.

— Можно поесть? — сказал Квейль на ломаном греческом языке.

Продолжая мести, официант ответил:

— Оги. Оги.

Он что-то еще сказал по-гречески, но так как Квейль не понимал, он пожал плечами и указал на беспорядок вокруг.

— Похоже на то, что нам ничего не дадут, — сказал Квейль товарищам.

— Спроси его, когда можно будет, — попросил Тэп. — Я страшно проголодался.

— Я спрошу, — сказал Квейль, — но вряд ли он меня поймет.

Он пустил в ход все свое знание греческого языка, но так ничего и не добился. Летчики вышли. В городе все было вверх дном после бомбардировки. Поесть нигде не удалось, и летчики вернулись в гостиницу и решили поспать.

В штабе Хикки вел по телефону переговоры с Афинами.

— Хэлло, Хикки, — послышался голос в трубке. — Ну как вы там?

— Хэлло, — ответил Хикки. — Мы только что вернулись. В общем ничего. Но мы потеряли Брюера.

— Какая жалость, — отозвалось в трубке. — Что именно случилось?

— Мы отправились в указанное вами место и провели удачную операцию. Сбили два бомбардировщика и пять истребителей.

— Два бомбардировщика? — спросил голос.

— Да, — ответил Хикки. — Только два. Больше мы не могли сделать с нашими силами. Мы и так сегодня шли, можно сказать, на самоубийство. Хорошо еще, что вернулись, хоть и не все, — могло случиться так, что ни один не вернулся бы.

— Я понимаю, — сказал голос. — Но наша цель — бомбардировщики.

— Знаю, — возразил Хикки. — Но нам нужно пополнение.

— Постараюсь отправить вам три самолета из вашей эскадрильи, которые находятся здесь.

— Спасибо, — сказал Хикки. — Но этого нам мало.

— А откуда мы возьмем больше? — сказал голос. — Что же касается бомбардировщиков… итальянцы начали сейчас большое наступление, в таком масштабе они еще не наступали. Греки жалуются, что особенно их донимают бомбардировщики. Вы должны употребить все усилия, чтобы не подпускать их к фронту. Подробности узнаете у себя на месте.

— Мне уже говорили, — ответил Хикки. — Но нас только семеро. А итальянцы летают чуть не сотнями.

— Знаю, знаю, — настаивал голос. — Я знаю, в каком положении вы находитесь, Хикки. Но здесь требуют именно того, о чем я говорю. Очень сожалею, но толку мало, если вы не будете сбивать побольше бомбардировщиков. Это итальянское наступление является решающим.

— В прошлый раз тоже так говорили, — напомнил Хикки.

— Можете вы делать по два вылета в день? — спросил голос.

— Если будете нас снабжать. Сегодня мы остались без обеда.

— Я постараюсь переслать вам кое-что на «Бомбее», — сказал голос.

— Да, но нам крайне нужно пополнение. Если хотите, чтобы мы сбивали бомбардировщики, дайте нам «Харрикейны».

— Я пробовал говорить насчет «Харрикейнов». Безнадежно.

— Ну ладно. Будем делать по два вылета. Хотите, чтобы сегодня мы сделали еще один?

— Да. Янину, кажется, бомбили? Вы не пострадали?

— Нет, — сказал Хикки устало. — Мы не пострадали.

— Отлично. Пошлите донесение, как обычно, Хикки.

— Слушаюсь, сэр.

— Завтра позвоните. А на сегодня желаю вам успеха. Вам и другим.

— Спасибо, сэр.

— До свиданья, Хикки. Еще раз желаю успеха.

— До свиданья, — сказал Хикки. Он повесил трубку и выругался. Письменное донесение он молча вручил греческому лейтенанту, говорившему по-английски, который во время происходившего разговора стоял возле телефона. Не сказав ни слова, он повернулся и вышел на улицу. Светило яркое полуденное солнце, а ему казалось, что уже вечер. Он отправился прямо в гостиницу и в вестибюле застал Тэпа и Ричардсона, которые приставали к швейцару, пытаясь раздобыть через него хоть что-нибудь поесть.

— Ничего нет, Хикки. Совершенно ничего нельзя достать, — сказал Тэп.

— А в ресторане?

— Ресторан разбомбили.

— Я пойду поговорю с греческим начальством. Продовольствие для нас должны были доставить еще несколько дней назад. Что они, черт возьми, думают, — не можем же мы так, — возмутился Хикки.

— Вероятно, хлеб можно достать где-нибудь, — сказал Ричардсон.

— Хлеб меня не устраивает. Я по-настоящему голоден, — отрезал Тэп.

— Под вечер мы опять вылетаем.

— Куда?

— Опять туда же. Подробно расскажу потом.

— Господи Иисусе, что еще случилось? — спросил Тэп.

— Грекам, как видно, приходится туго, — сказал Ричардсон.

— Опять будем охотиться за бомбардировщиками. Нет, на будущее время я постараюсь непременно попасть в такую эскадрилью, где есть «Харрикейны», «Спитфайры» или «Дифайэнты».

— Югославы только что присоединились к державам оси, так что мы, наверное, их получим. По крайней мере «Харрикейны». С фрицами без «Харрикейнов» не справишься.

— Все здешние греки уверены, что немцы не заставят себя ждать, — заметил Тэп.

— Так оно и будет, — сказал Ричардсон.

— Я не боюсь немцев, если у нас будут «Харрикейны». Но если только «Гладиаторы»…

— Еще несколько дней, и все будет ясно, — сказал Хикки. — А пока попробую раздобыть чего-нибудь поесть.

Хикки ушел. Тэп и Ричардсон поднялись наверх и завалились спать.

В два часа Хикки всех разбудил.

— Вставайте, ребята, — сказал он. — Я достал еды.

— Когда вылетаем?

— Примерно через час, — сказал Хикки.

Они спустились вниз, и Хикки распорядился, чтобы накрыли стол в вестибюле. Появился черствый греческий хлеб, салями, сыр и кофе.

— Пища для героев, — сказал Квейль.

— Для каких — для греков? — насмешливо отозвался Ричардсон.

— Грекам это в самый раз.

За едой говорили мало.

Квейль кончил раньше других и поспешил в госпиталь. Он заглянул в приемную, но Елены там не оказалось. Тогда он прошел в помещение старшей сестры.