Джеймс Олдридж - Морской орел

— Сволочь, — крикнул красивый. Лицо у него исказилось от ярости и боли.

— Сам ты сволочь, — сказал толстяк. — Ты один виноват во всем.

— Вы все виноваты, — сказал Нис устало и с раздражением.

Теперь все четверо метаксистов кричали наперебой. Литтосийцы и ловцы губок угрюмо ждали, когда все это кончится или когда Нис прекратит это.

— Мы бы вас оставили железноголовым, — холодно сказал Нис, — но вы слишком много знаете. И вы сейчас выложите им все, что знаете.

— Если бы мы хотели рассказать им, мы давно могли это сделать, — сердито выкрикнул толстяк. Он все еще не терял головы, все еще боролся, хотя и знал, что конец неизбежен.

— Да, когда можно было выбирать себе старшего брата, вы выбрали англичан. Но любой метаксист, попав в руки железноголовых, не задумается вырезать кусок мяса из братнего тела и съесть его.

— Неправда, — крикнул тщедушный, и все четверо снова закричали сразу голосами, в которых были ярость, и предельный ужас, и смерть.

— Не знаю, — сказал наконец Нис, глядя не на них, а на толпу. — Пусть решают литтосийцы и все остальные. И австралос тоже.

Тогда поднялся шум со всех сторон:

— О чем тут еще говорить!

— Они и Экса, видно, убили.

— За Сарандаки, за наших литтосийцев…

— Прикончить их, и все.

Нис не останавливал никого. Слегка пожав плечами, он повернулся к Энгесу Берку.

— Требуют их смерти, — сказал он. — Всех четверых. Что скажете вы? Они разоблачили себя. Они — метаксисты. Этого довольно. Они тут много говорили.

— Я знаю, что они говорили.

Энгес Берк движением головы указал на английского майора, который сказал:

— Черт побери, нельзя же так, в здравом уме и твердой памяти, убить человека.

А Берк стоял рядом, невысокий, коренастый. С удивленно наморщенным лбом и редкими волосами, еще слипшимися от соли. Глаза широко раскрыты, а тонкие губы сомкнуты плотно. Стоял и слушал самого себя, внутренний голос, звучавший только ему… и английского майора слушал тоже и Ниса.

И тишину кругом. Толпа примолкла, когда увидела, что Нис обратился к нему, к австралос . Ждали молча, с большой деликатностью, с большим уважением к австралийцу.

А Берк думал о себе, о том положении, которое создавалось. Вот он, австралиец, чужой здесь, и он тоже должен решать, выносить смертный приговор за политическую борьбу и за убийство бедняги Стоуна, потому что все смешалось тут в одно. И Гавдос и все вместе. Но в основе всего — политическая борьба, и это он понимал. Он должен решать, исходя из одного: они — метаксисты. Так решал Нис. Но ко всему припутывался еще и Стоун. Бедняга Стоун, славный рыжий великан.

И перед глазами у Берка был только Стоун, желтое лицо, страшные дыры в животе, чернота вывалившихся внутренностей. Стоун в земле, на сушильной площади. Большой почет ему от литтосийцев. В красной литтосийской земле, с самим Хаджи Михали рядом, скорченный, застывший так, как упал. Так и сгниет там, в земле, и смешается с ней…

Не было колебаний. Только чувство удивления перед самим собой.

— К черту их, — сказал он с силой.

И когда Нис повторил его слова, снова поднялся шум кругом. Даже английский майор кричал, выражая свой протест и свое отвращение. И маленький старик солдат кричал тоже, но только одобрительно. Он с самого начала был за смертный приговор, о том и кричал. Зато лейтенант растерялся совершенно. Все это было слишком сложно, слишком стремительно для него. И он ни к какому решению не пришел, только сбился совсем.

И все литтосийцы кричали тоже. Голос Талоса звенел громче всех. Эхо разносило шум.

И только Нис хранил молчание, стоя посреди всего этого и все стараясь охватить. Гнев и горе, бушевавшие кругом. И Стоуна и Хаджи Михали, зарытых здесь же, под его ногами. И метаксистов, которые за это должны умереть. И близость железноголовых, тенью надвигающуюся на все.

Потом толпа молча отхлынула, и метаксисты остались посреди площади совсем одни. Все четверо понимали, что это конец, и потянулись за литтосийцами, крича и в страхе оглядываясь, здесь ли пулемет. Точно перья, подхваченные мощным течением, они устремились вперед, но толпа распалась на маленькие кусочки, и снова они остались одни. Ясно было, однако, что кому-то придется держать их, иначе не выйдет ничего.

Тогда кто-то сказал, что здесь, прямо над Хаджи Михали и австралос , не место для этого. Другие заспорили, утверждая, что именно потому и надо все сделать здесь. Потом четверо с лицами мертвецов, из спасенных гавдосских узников, и с ними еще несколько литтосийцев схватили отчаянно отбивавшихся метаксистов и повели.

— Куда вы их ведете? — спросили из толпы.

— К известняковым скалам, — ответил один рыбак.

— Их же оружием надо, — сказал еще кто-то.

— Слышите, как надрываются? — сказал другой рыбак. Метаксисты теперь не переставали сыпать проклятиями, красивый громче всех.

— Если так страшно, не надо было идти против нас.

Метаксистов увели. С ними пошли те четверо, с Гавдоса, и еще несколько рыбаков. Остальные не тронулись с места. Зрелище не интересовало никого. Вынесенного решения было довольно.

Нис не смотрел, как их уводили. Он разговаривал с Талосом. Берк стоял рядом и ждал, когда он кончит. Но Нис все продолжал говорить о чем-то настойчиво и быстро.

Берк взглядом проводил метаксистов, все еще испытывая чувство удивления перед самим собой, потом оглядел толпу, которая не расходилась.

— Черт возьми, Берк, идемте же наконец, — сказал майор.

— Надо запастись провизией, — неопределенно ответил Берк. — Вы пока ступайте на берег.

— А вы не задерживайтесь и тащите своего грека, — сказал майор.

Но у Берка не нашлось, чем огрызнуться на слова майора, и даже не захотелось этого. Он просто не обратил внимания. Лейтенант и майор повернулись и пошли вниз, к берегу. Старик солдат остался ждать Берка.

Потом Талос тоже ушел куда-то. Берк спросил Ниса:

— Вы уже достали провизию и воду?

— Нет. Сейчас займусь этим, — сказал Нис.

— Пожалуй, пора нам ехать, — сказал Берк как-то безразлично.

Нис заговорил по-гречески, обращаясь к литтосийцам, стоявшим кругом:

— Австралос сейчас уезжают отсюда, потому что бензинас железноголовых уже близко. Им нужен бурдюк с водой и какая-нибудь еда на дорогу. Они едут на лодке, которую им дал Хаджи Михали. — Это была просьба, и несколько литтосийцев тотчас же повернулись и пошли к своим домам, и Нис сказал Берку, что вода и провизия будут и он может идти на берег.

— А вы что же? — спросил его Берк.

— Я тоже приду, — сказал Нис. — Через несколько минут.

Толпа расходилась, и вскоре только два-три человека осталось на опустевшей площади. Берк пошел тоже, оглядываясь на ходу. Он видел дома, неправильными рядами окружавшие маленькую площадь. Кучу белых и коричневых сетей, приготовленных для просушки. Грубо сколоченные стойки на взморье, где волны тихо плескались о берег, и утлые рыбачьи лодки, покачивавшиеся у каменной стены. А посреди площади — серо-белые плиты и мелкие красные обломки раскрошенной породы. Красная земля, а под нею то, что осталось от великана Стоуна.