Джонатан Бейн - Фанатка

— Вы сейчас работаете над романом?

Роман? Питер мечтал об этом, но… Где время-то взять? Сколько это займет — полгода, год? Правда, у них с Джулианной были кой-какие накопления, а ее работа давала стабильный доход. К тому же какая будет экономия, если не отдавать Кимберли в детский сад…

И он рискнул. Да и Джулианна его подтолкнула.

— Я не хочу, чтоб ты однажды оглянулся назад и спросил: «А что было бы, если бы?» — сказала она тогда.

Питер тоже не хотел бы оглянуться на прожитые годы и задать себе этот вопрос.

Собирать информацию оказалось гораздо труднее, чем он ожидал. Не физически тяжелее, нет, — это отнимало душевные силы.

Полицейские, с которыми он в бытность свою журналистом поддерживал приятельские отношения, не очень-то стремились помочь. Юные проститутки, изрядно побитые жизнью, рассказывали невнятно, словно желали за неразборчивой речью скрыть боль от незаживших ран. Наркодельцы и сводники в жизни оказались куда страшнее, чем на телевизионном экране. Страшнее и злее, и их револьверы нагоняли куда больший трепет.

С Джеффри Холливеллом Питер встретился холодным мартовским днем. Небо было ясным и пронзительно-синим. Сильный ветер бил в лицо, с каждым порывом пробирал до костей, как будто не желал подпускать Питера к трехэтажному роскошному особняку в Вест-Виллидж.

Быть может, ветру было ведомо будущее.

— Ты там особо на роскошь не смотри, — предупредил Майк Левин. — Держись смелей, и пусть она тебя не подавляет. Холливелл свою лачугу получил в наследство, а не заработал потом и кровью.

«Так-то оно так», — думалось Питеру, когда он подошел к огромной двери из черного дуба и надавил на кнопку звонка. Звон раскатился окрест, точно звон колоколов собора Нотр-Дам в Париже. Не столько роскошь, сколько жуть.

Холливелл оказался на несколько лет моложе Питера. Худощавый, в элегантнейшем черном костюме, он то и дело посматривал на часы, которые стоили больше, чем Питер зарабатывал в «Нью-Йорк таймс» за полгода. Мебель в доме была Питеру знакома: он видел ее на рекламных фотографиях в родной газете. Питер с Джулианной не уставали спрашивать друг дружку:

— Ну кто же покупает такую дорогущую мебель? Итальянский диван из натуральной кожи за двенадцать тысяч долларов!

Вот теперь Питер понял, кто покупает.

А еще он сделал открытие: упомянутый диван был ничуть не удобнее того шведского за четыреста долларов, что стоял у него дома. Жестковат и вдобавок лишен индивидуальности. В целом похож на самого Холливелла. Тот сидел напротив Питера, а их разделял обширный кофейный столик из темного стекла, которое держала на руках обнаженная бронзовая девушка.

Холливелл вырвал из переплетенной в кожу записной книжки листок и по памяти написал телефонный номер:

— Его зовут Рауль Сантьяго, — перегнувшись через стол, он подал листок Питеру.

— Вы его предупредите, что мне нужно?

— Рауль будет ждать вашего звонка. У него есть все, что вашей душе угодно.

— Мне нужна только информация, — напомнил Питер.

— У него есть лучшие наркотики, — проговорил Холливелл, как будто не слышал слов гостя — или не слушал, что ему говорят. Он разглядывал Питера, словно желая разгадать, что им движет. — Самое лучшее оружие и лучшие девочки. — На лице мелькнула кривая, страшноватая улыбка. — Девочки у него молоденькие, свеженькие, если вы до таких охотник. Ну или коли вам любопытно.

— Мне нужна информация, — повторил Питер, — больше ничего. — Ему хотелось поскорее убраться отсюда.

А еще хотелось броситься на Холливелла и задушить. Тот лишь насмешливо хмыкнул и отвел взгляд, потеряв к Питеру всякий интерес. Казалось, гость ему жалок и смешон и находится настолько ниже его, Холливелла, что не заслуживает даже усмешки.

Питер запомнил этот взгляд. Он описал его в своей книге; но, что еще важнее, он понял, как под таким взглядом ощущала себя Анжела.

По крайней мере ему думалось, что он понял.

— Да, — Холливелл поднялся, показывая, что разговор окончен. — Майк так и говорил: информация.

— Я тут подумала: не заказать ли нам обед из ресторана?

Голос Джулианны прозвучал у Питера из-за спины, от двери кабинета. Он живо представил себе, как она стоит, облокотившись плечом о косяк, — и в комнате, и одновременно снаружи. Представил соблазнительный изгиб тела жены, ее обозначенное под одеждой бедро, на которое он непременно положил бы ладонь, если бы вздумал сейчас ее поцеловать.

В голосе Джулианны прозвучали усталые нотки, когда она добавила:

— Может быть, из китайского? Как ты насчет этого?

Сидя у стола в кресле, которое он купил, чуть только решил попытать счастья с написанием романа — специальное кресло из Чехословакии, с особо удобной спинкой, чтобы при долгой работе не болела спина, — Питер кивнул, не оборачиваясь. Встретиться с Джулианной взглядом было бы слишком тяжело.

— Я — за, — ответил он, всегда согласный на китайскую кухню.

Китайская кухня и пицца — совершенно бездумная еда. Самое то, когда работаешь над книгой, потому что не о еде же думать в такое время. А Питер, хоть и вернулся домой всего несколько часов назад, уже включил компьютер и открыл папку с «Прекрасной ложью», желая начать доработку сейчас же, как будто роман не мог ждать больше ни единого дня. Словно работа над книгой очистит душу автора, который кругом виноват.

— Ты скажешь папе, что говорил дядя Майк? — прозвенел голосок Кимберли, маленькой сплетницы и болтушки.

Питер напряженно подобрался и обернулся. Джулианна именно так и стояла в дверном проеме, как он себе представлял, а Кимберли прижималась к материнской ноге.

— Майк был здесь? — спросил Питер с таким чувством, словно его самого неожиданно предали.

— Был, — подтвердила Джулианна, одной рукой поглаживая длинные светлые волосы дочки, пропуская их между пальцами. — Он хотел узнать, как продвигается новая книга.

Кимберли засмеялась, что-то вспомнив.

— Папа, он сказал, что задаст тебе хорошую взбучку, если ты не закончишь книгу поскорее.

Питер поднялся из кресла, подошел к жене с дочкой и, вдруг упав на колено, ткнул Кимберли пальцами в бока.

— А вот кто сейчас схлопочет взбучку, так это Сырная Голова, — проговорил он комически-страшным голосом, точно какой-то персонаж из мультфильма.

Кимберли покатилась со смеху.

— Беги мыть руки, — велел Питер. — На обед будет китайская еда.

— Ва-а-а! — раздался пронзительный вопль, когда обрадованная Кимберли помчалась по коридору в ванную, широко раскинув руки, словно она могла взлететь, как самолет — или как ангел.

— Он разве не мог спросить у меня самого? — проговорил Питер, сдерживаясь. В душе у него кипела ярость, которую он сам не сумел бы толком объяснить.