Саша Канес - Моя судьба

— Ну, разумеется! Какое в таком деле удовольствие?! Набор этот стоил рубль, как два обеда в нашей институтской столовой, а в нем находилось всего пять фотографий, шесть на девять сантиметров каждая: на двух из них были изображены обнаженные женщины, довольно толстые, но в откровенных, так сказать, позах. На третьей — Сталин в военной форме. Еще на одной — царь Николай Второй. На последней фотке — очень темная иконка с молитвой.

— И как вы действовали после приобретения фотографий?

— Я прямо с утра пошел в Филевский парк и нашел там на Москве-реке старого рыбака, лет семидесяти пяти, наверное. Я дал ему заранее припасенную мной бутылку водки за то, чтобы он расширил свою лунку до размеров проруби и подержал бы у меня перед глазами фотографию с голой девицей, пока я буду в этой проруби сидеть.

— Ну и как все прошло?

Евпатий тяжко вздохнул:

— Я же вам говорил, что меня задержали…

— Да, конечно, вы говорили, что вас тогда милиция забрала. Но при чем тут она и вообще, откуда она там взялась?

— Скажу все начистоту — ни хрена, извиняюсь, хорошего у меня тогда не получилось. Дед этот, пока лед долбил, всю поллитру выхлестал. Когда я разделся до трусов и полез в прорубь, он уже еле на ногах держался. Не мог даже чуток нагнуться, чтобы фотографию эту с голой теткой держать перед моими глазами. Я минут пятнадцать просидел по горло в проклятой проруби, но, как ни задирал голову, кроме грязных валенок и заштопанного вонючего тулупа, ничего не видел. А все это даже по молодости, честно говоря, никаких сексуальных желаний у меня вызывать не могло! И, признаюсь, не токмо в минус тридцать по Цельсию, но и при более благоприятных погодных условиях, почитай, любой юноша оказался бы столь же бессилен! Вы меня понимаете, я надеюсь?

— Конечно, понимаю! Честно говоря, я счастлива, что подобных испытаний лично у меня в жизни не было! Но давайте все-таки про милицию! Мне не терпится узнать!

Во взгляде Евпатия я читала грусть и осуждение моей легкомысленности, но сделать с собой ничего не могла и беспрестанно хрюкала в кружку.

— С чего этот милицейский наряд там появился, я не знаю. До сих пор для меня это тайна. Хотя тогда олимпийский год был. В Москве шагу без милиции было не ступить. В общем, выскочили они втроем прямо на лед и безо всяких там разговоров забрали нас с дедком. В протоколе, в отделении уже составленном, записали, что этот мой эксперимент с участием старика-рыболова есть якобы не что иное, как групповые развратные действия в общественном месте, которым является Филевский парк культуры и отдыха трудящихся.

— А вы пытались им объяснить мотивы ваших действий?

— Конечно, пытался! Поэтому мне пристегнули еще и диссидентскую семидесятую статью. И фотографии у них тоже в дело пошли: девки голые — по разврату и порнографическим материалам, а Николашка с иконкой — как раз по антисоветчине.

— А Иосиф Виссарионович что? Его фотку как вам пристегнули?

— А он куда-то пропал и в деле не фигурировал. Я думаю, его портрет дед вырвал и стырил!

— Ну, а как дальше вы жили? Обрядов языческих вы, наверное, много разных проводили или пытались проводить, по крайней мере?

— Конечно! И на Ивана Купалу организовал празднество важное, и про Масленицу народу разъяснял, что исконные наши блины попы для своих нужд приспособили, а на самом деле — они Ярилины, блины-то. Бог Солнца наш — Ярило! Но обряд на посевную, скажу я вам, хозяюшка моя, — он все же самый важный. Я сколько лет уже живу мечтой, что в одну прекрасную весну весь наш русский народ, мужская его часть, выйдет на межу и… — вперед! Представляете — вся страна огромная!!! От юношей до старцев! Каково, а?!

Из глаз моих текли слезы. Подавленный смех перешел в икоту. Представить себе всенародную реализацию Евпатьевого плана и не умереть при этом от смеха было невозможно.

— Честно говоря, дух захватывает! — выдавила я из себя.

Теперь я уже точно понимала, свидетельницей чего оказалась ранним утром.

— И недостатка тогда никому уже ни в чем не будет! — пророчески вещал Евпатий, впавший в состояние восторга и экстаза. — Но за мечту бороться надо, а порой и страдать. В советское время, как сами понимаете, я уже из-под надзора органов не выходил! То лагерь, то ссылка. В психушку даже два раза меня отправляли на принудиловку. Но, слава Яриле, настали новые времена! Я давно уже свободен и собственным примером отстаиваю свое правое дело.

— Я чем-нибудь могу вам в этом помочь?

— Добрым словом, хозяюшка моя, добрым словом помогайте. Да со двора не гоните. Я при прошлых хозяевах пообжился тут. Лучше меня, чтобы дом в порядке держать, вы не сыщете. И пожелайте мне хороших урожаев! Ведь все мои труды все равно вам пойдут. Урожай, он всех кормит без разбору. Мне принцип важен, а вы огурчики да капустку на своем столе увидите. Я уж утром принес вашей матушке только что уродившихся помидоров и огурцов. Так что теплица ваша — это первая земля, что я оплодотворил после того, как здесь поселился! Собираю на два килограмма с квадратного аршина больше, чем все соседи! — Он выудил из большой плетеной корзины такой же огурец, что давала мне мама. — Вы только посмотрите, какой красавец! На зубах хрустит, а во рту тает! Такой огурец огурцам с неоплодотворенной земли не чета!

Я вспомнила замечательный вкус съеденных мной после завтрака овощей. Потом еще раз оглядела рыжебородого «осеменителя» полей и огородов. Смех почему-то сам собой прошел, и меня слегка затошнило.

В понедельник ранним утром меня разбудил телефонный звонок. На часах было пять утра, и я, решив, что случилось что-нибудь ужасное, схватила трубку. В ней трещало и хрюкало.

— Я слушаю, слушаю! — завопила я срывающимся от волнения голосом. — Кто вы? Что случилось?

Сквозь несмолкающий шум я услышала бодрый голос Семена:

— Это я, привет! Извини, что так рано! Я в Эфиопии сейчас. Отсюда очень тяжело дозвониться.

— Семен! Шимон! Как я рада вас… тебя слышать!

— Я тебя поздравляю! Как говорится, на свободу с чистой совестью! — Он захохотал где-то в своей африканской дали.

— Спасибо! Спасибо тебе! Я знаю, что это ты меня вытащил!

— Не преувеличивай — не я один!

— Да знаю я! Но какая разница — один, не один! Всем спасибо!

— Я по делу! Давай без лирики — связь может в любой момент прерваться!

— Слушаю тебя! — Я собрала подушки в горку и приняла почти вертикальное положение.

— Сегодня у тебя беседа с Игорем. Ничему не удивляйся. Я в курсе дела и во всем участвую. Это главное. Ну, и не будь дурой! Это как обычно! — Голос Семена перешел в бульканье, и в трубке завыло. Я была оглушена невесть откуда прорвавшейся струнно-духовой какофонией. Разговор прервался.