Юлий Крелин - Исаакские саги

Девочки, девочки. Еще вот… Экзамен сдает. Со шпаргалки списывает. Экзаменатор к нему направляется. А он подсунул бумажку соседу. Того постигла беда. А мама ничего не знает. Разве такое скажешь кому? И папа не пыхтит. А он бы так поступил? Лучше не рассказывать… Сын поступает иначе.

Господи! Опять! Это уже было… было… было… Стоит над чемоданом и кидает туда свои рубашки и еще одни штаны… да пару книг. И женщина стоит рядом плачет. Жена, наверное?.. И дверь в соседнюю комнату плотно прикрыты. Чтоб там не слышно было, чтоб не травмировать психику…

Если так болит, если рак и они не могут боль прекратить — пусть убьют. Нельзя же столько дней адову боль терпеть. За что! И никого. Бросили! За что? Я был против, чтоб несчастным, безнадежным помогали умирать. Помогать надо выживать. Стандарт. Догма. А как надо? Да разве ж я знал, что так бывает больно? И так долго. Сколько ж можно! Столько терпеть нельзя. Больно! Больно же! Ну, помогите же! Я ж помогал. Я не помогал умирать — это не моя профессия. Ну, где же вы!? Уже и живот! Сейчас и его разорвет. Грудь! Грудь! Шея! Живот! Что ж мне осталось!

Застолье, компания — мальчики, девочки. «Вы, евреи, всегда всюду лезете и тут же своих собираете вокруг себя, вот и получается ваше засилье». «А я не еврей, что ты ко мне обращаешься». Отказался! От себя отказался. Папа не отказывался и в страшные моменты. Отказался! Предатель. За чьи-то спины прячусь! «Да, нет! Не слушайте! Бейте! Бейте. Ну, еврей я! Еврей!» — А кому я кричу? Никого нет. Я один. Сразу надо… Поздно… Сын искал другую щёку.

Больной какой уж день лежит после операции. Ну, ничего не сумел сделать. Рак пророс аж до самого позвоночника. Что ж тут сделаешь? Больно ему. Судьба. На обходе зайду к нему в последнюю очередь. Может, к тому времени он умрет. Нет у меня сил смотреть на него. Не выдержит он. Все отделение я уже прошел. Кричит. Сил нет это слышать. Обезболили. Кричит. Подожду еще. Все равно больно ему — стонет. Надо идти. «Что, голубчик, что вы кричите так?» «Доктор, не могу больше. Сколько уж прошло после операции, а все болит. Невмоготу, доктор! Не лучше же. Дайте умереть лучше. Не мо-гу-у-у! Доктор!» «Не надо. Надо потерпеть, голубчик. Сейчас мы вам еще укол сделаем. Полегчает. Через несколько дней совсем легко станет». «Вам хорошо. Вы молодой. Вы можете терпеть. А я уже не мо-гу-у-у! Помогите!» «Девонька, сделай ему укол. Сделай морфий. Сделай посильней. И не зовите меня без толку. Сами что ли не знаете? Я ж ничем не могу помочь». И опять к больному: «Надо потерпеть, голубчик, еще совсем немного. Что ж делать. Скоро легче станет». И быстрей из палаты. Зачем зовут?! Не утешитель я — врач. Когда в позвоночнике — что ж я могу сделать. Мое дело операции… когда получается, а не утешения. Каждый своим делом должен заниматься. А каково детям его!..

…хоть бы кто подошел за целый день. Не могу терпеть больше. Хоть бы укол…

Прямо кипяток по телу. Еще душ погорячее. Может, спине станет легче. Это уже от старости болит. Возраст. Терпеть надо. Возраст свое скажет. Сказал. Мои бывшие студенты уже сами внуков имеют. Я уже постарел. Что мне Гекуба и что я ей? Что я им? Из времени давно ушедшего. А все еще учу чему-то молодых… поучаю. Тяжко — я им не нужен никому. Ни я, ни мои боли. Погорячей, горячей. Кипяток будто. И уже почти никого. И, впрямь, иных уж нет. А сколько далече? И там тоже болеют, и там тоже уходят в никуда. Не обо всех доходит из оттуда. И нас долечат. И их там тоже. А вот сейчас холодным. Контрастный душ. Страна контрастов. Жизнь состоит из контрастов. Контрасты и есть красота. Студенты нашего времени и нынешние молодые — одни контрасты. И не должны мы их понимать. Через поколение. Ах! Холодные струи хуже кипятка. Ах! Больно же от них. А чем дышать?! Не продохнешь. Рыба на песке. Шпарит холод по телу. Холод ошпаривает. Дышать! Хочу!..

Ну, нет больше сил терпеть! Руки выкручивает. Слева. Будто после стирки… Будто их, мокрые выкручивают… Руки! Грудь, живот, шея… Дышать… Сколько ж можно! Когда ж конец?.. Дни. Месяцы… Горечь рот заливает. Снизу, в зубы удар… удар! Время бесконечно. Скорей бы смерть уже… Я им уже всем в тягость. Карина где! Никто не поможет…

Стол пустой — лишь бумага да карандаш. Этот за столом, да я напротив. Да в углу еще кто-то. душу выкручивает. «Я не говорил». «Неправда. Говорил. Стопроцентно». «Что?» «Известно на сто процентов». И он повторяет слова мои… Или не мои? А чьи же? Тогда кто это сказал? «А если не вы, так кто это сказал? Эти слова были сказаны. Кто ж сказал?» Да и что там особенного!.. А может, я? А если не я, так кто?! «Мы знаем, кто там был. Вы хотите работать в больнице? Ну вот». Что ж с работы выкинут? Им что! Они все могут. «Кстати, а как в семье у вас? Жена ничего не знает про ваши левые вольты?» «А вам, что до этого? Здесь нет ничего общественно опасного». «Вы так думаете? Как сказать. Моральный облик становится прозрачным и наглядным. И для жены. И в семье, и на работе, с друзьями, коллегами. Что ж вы думаете, если мы знаем разговор, трудно, что ли на вас сослаться.

Отмывайтесь тогда. А сейчас можете, конечно, молчать. Вы человек не нашей морали. Перед друзьями вы уже очернены… А еще и семья, работа». Они ж все могут. А им-то, что надо? Я или не я? Им-то, что надо!., что надо… что надо!!! А может, и не я. Тогда… Мучи-и-ительно!!!

В зубы бьет… Откуда-то снизу. Все зубы болят. Да их же давно нет. Радикулит в морде. И в глаз… Все болит. Где же помощь! Я всю жизнь всем помогал. Господи, помоги! Это ж не может продолжаться веч… Его, кажется, били сапогами по голове…

Бога нет, бабушка. Ты книги почитай. Нам учительница все рассказала… «Учительница! У сына спросишь потом».

Господи, помоги! Это ж не может длиться столько времени. Час, день, дни. Год уже целый — и никого. Никого! Один. Ну, пусть операция. Пусть! Один конец. Один. Темно. Муторно телу… не душе. Душа. А что душа?.. Что там? Хоть бы кто сказал. Что там! Где?! Виноват! Виноват. А кто простит? Никого. А передо мной кто виноват? Никого… Я всех простил… прощаю… Давно… Её простил…Помоги!.. Хоть бы Гаврик пришел.

Опухоль прорастает связку. И железу. Убрать можно. Часа на три-четыре работы. Нет… больше… много больше. Успею? Мне когда надо? Могу и успеть. Ну, опоздаю, в конце концов. И здесь узлы. Пожалуй, неоперабельно. Опаздывать-то не очень ладно. Не гуляю ж… В таких случаях и опоздать не грех. Ну, уберу все полностью, все отрежу. Сомнительно, чтоб надолго хватило его. Да и сейчас выдержит ли? Все равно метастазы пойдут. А если не пойдут? Маловероятно. А если все ж убрать? Умрет. Часа три-четыре-пять возиться. А то и больше. Коту под хвост… его силы, жизнь… свои силы тоже. Не выдержит он, не выдержит. И опоздаю. И что! Истрачу силы, время, рискую им и своей душой… Душой и так и так… А вдруг он еще лет пяток так… а то и с десяток поживет… Вряд ли… При этой форме не бывает. Что ж плюнуть? Надо попробовать все ж. Надо. Ну и опоздаю. Тоже нехорошо. Люди занятые ждут. Им-то еще жить и жить, работать и работать. Сколько еще пользы принесут. И отсюда надо метастазы выкорчевывать. И отсюда. Попотеешь. А у него дети. Дети?.. Разве?.. И они ждут… Те ждут. У меня-то сил хватит. А после операции ему каково будет! Тяжело… Больно… Не перенесет операции. Жизни такой не перенесет.