Жан-Поль Сартр - II. Отсрочка

— Вот те на! — удивился Большой Луи. — Вот те на!

— Не нужно плакать, — сказала госпожа Луиза.

Она промокнула ему глаза своим платком, я даже и не подозревал, что плачу. Шарль даже слегка умилился; было приятно оплакивать самого себя.

— Я был так счастлив здесь…

— Непохоже, — сказала госпожа Луиза. — Вы вечно на кого-нибудь ворчали.

Она отстранила решетку лифта и вывезла его в вестибюль. Шарль приподнялся на локтях, он узнал Тотора и малышку Гавальду. Малышка Гавальда была бледна как полотно; Тотор зарылся в одеяло и закрыл глаза. Мужчины в фуражках брали тележки при выходе из лифта, перевозили их через порог клиники и исчезали с ними в парке. Один мужчина подошел к Шарлю.

— Ну, прощайте и счастливого пути, — сказала госпожа Луиза. — Когда приедете, пошлите нам открытку. И не забудьте: чемоданчик с туалетными принадлежностями у вас в ногах, под одеялом.

Мужчина уже наклонялся над Шарлем.

— Ай! — крикнул Шарль. — Будьте очень осторожны! Тут нужна сноровка.

— Порядок, — сказал мужчина, — не такое уж хитрое дело — толкать вашу коляску. Тачки на вокзале в Дюнкерке, вагонетки в Лансе, тележки в Анзеле, я только это и делал всю жизнь.

Шарль замолчал, ему было страшно: парень, который катил коляску малышки Гавальды, повернул ее на двух колесах и оцарапал планку о стену.

— Подождите! — раздался голос Жаннин. — Подождите! Его провожу на вокзал я.

Она бегом спускалась по лестнице, она запыхалась.

— Месье Шарль! — сказала она.

Она смотрела на него с грустным восторгом, грудь ее вздымалась, она сделала вид, будто поправляет его одеяло, чтобы иметь возможность дотронуться до него; значит, он владел еще чем-то на земле; где бы он ни был, он будет владеть еще этим: этим большим хлопотливым и почтительным сердцем, которое будет продолжать биться для него в Берке, в пустой клинике.

— Что ж, — сказал он. — А я уж думал, вы меня бросили на произвол судьбы.

— Месье Шарль, мне казалось, время так медленно движется. Но раньше я не могла. Госпожа Луиза должна была вам сказать.

Она обошла коляску, грустная и озабоченная, стоя вертикально на двух ногах, и он задрожал от ненависти: это была ходячая, у нее вертикальные воспоминания, нет, он недолго задержится в этом сердце.

— Ладно! Ладно! — сухо сказал он. — Поторопимся, везите меня.

— Войдите, — произнес слабый голос.

Мод открыла дверь, и от запаха рвоты у нее перехватило горло. Пьер вытянулся на полке. Он был бледен, на лице остались одни глаза, но вид у него был вполне умиротворенный. Она сделала движение назад, но заставила себя войти в каюту. На стуле у изголовья Пьера стоял тазик, наполненный мутной пенистой жидкостью.

— Меня рвет уже только слизью, — ровным голосом сказал Пьер. — Уже давно я вывернул все, что было в желудке. Убери таз и сядь.

Мед, задержав дыхание, убрала таз и поставила его рядом с умывальником. Она седа> оставив дверь приоткрытой чтобы проветрить каюту. Наступило молчание; Пьер смотрел на нее со смущающим любопытством.

— Я не знала, что тебе плохо, — сказала она, — иначе пришла бы раньше.

Пьер приподнялся на локте.

— Сейчас уже немного лучше, — сказал он. — Но я еще очень слаб. Со вчерашнего для меня не переставая рвет. Может, стоит съесть что-нибудь в поддень, как ты думаешь? Я как раз собирался заказать крылышко цыпленка.

— Но я не знаю, — раздраженно ответила Мод. — Ты должен сам чувствовать, сможешь ли ты что-либо съесть.

Пьер озабоченно смотрел на одеяло:

— Конечно, есть риск нагрузить желудок, но, с другой стороны, это может его наполнить, и если рвота возобновиться, то хоть чем-то вырвет.

Мод недоуменно смотрела на него. Она думала: «И в самом деле нужно время, чтобы узнать мужчину».

— Что ж, скажу стюарду, чтобы принес тебе овощной бульон и белого мяса.

Она принужденно засмеялась и добавила:

— Раз хочешь есть, значит, поправляешься.

Наступило молчание, Пьер поднял глаза и стал наблюдать за ней с озадачивающей смесью внимания и безразличия.

— Ну, рассказывай: вы теперь во втором классе?

— Откуда ты знаешь? — недовольно спросила Мод.

— От Руби. Я ее вчера встретил в коридоре.

— Это верно, — призналась Мод, — мы уже во втором.

— Как вам это удалось?

— Мы предложили дать концерт.

— Вот как! — вымолвил Пьер.

Он не переставал смотреть на нее. Потом вытянул руки на простыне и вяло сказал:

— К тому же> та пересдала с капшаном?

— Что ты мелешь? — возмутилась Мод.

— Я видел, как ты выходила из его каюты, — сказал Пьер, — ошибка исключена.

Мод стало не по себе. С одной стороны, она больше не должна перед ним отчитываться; но с другой, было бы честнее предупредить его. Она опустила глаза и кашлянула; она ощутила себя виноватой, и в итоге почувствовала нечто вроде нежности к Пьеру.

— Но послушай, — сказала она, — если б я отказалась, Франс меня не поняла бы.

— Ну при чем тут Франс? — миролюбиво сказал Пьер.

Она резко подняла голову: он улыбался, на лице его сохранилось то же вялое любопытство. Мод почувствовала себя оскорбленной, она предпочла б, чтобы он бесновался.

— Если хочешь знать, — сухо сказала она, — когда мы плывем, я всегда сплю с капитаном, чтобы оркестр «Малютки» мог путешествовать во втором классе. Вот так.

Некоторое время она ждала его возмущения, но он не проронил ни слова. Мод наклонилась над ним и яростно выкрикнула:

— Но я не шлюха!

— Кто тебе сказал, что ты шлюха? Ты делаешь, что хочешь, или что можешь. По-моему, ничего плохого в этом нет.

Ей показалось, что он ударил ее хлыстом по лицу. Она резко встала:

— Вот как? Ничего плохого в этом нет? Ничего плохого в этом нет?

— Конечно, нет.

— Так вот, ты неправ, — с волнением сказала она. — Ты совершенно неправ.

— Значит, что-то плохое есть? — шутливо спросил Пьер.

— Не пытайся меня запутать! Нет, ничего плохого в этом нет, что тут может быть плохого? Кто против этого возражает? Ни типы, которые вечно вертятся вокруг меня, ни мои подруги, которые охотно меня используют, ни моя мать, которая больше ничего не зарабатывает и которой я высылаю деньги. Ни ты, а ведь ты должен думать иначе, чем они, потому что ты мой любовник.

Пьер сплел руки на одеяле, у него был загадочный и блуждающий взгляд больного.

— Не кричи, — тихо сказал он, — у меня болит голова.

Она сдержалась и холодно посмотрела на него.

— Не бойся, — вполголоса сказала она, — я больше не буду кричать. Только учти, что между нами все кончено. Потому что, поверь, мне противно, что я позволяю трогать себя этому налитому супом старику, и если б ты меня обругал, если б ты меня пожалел, я бы решила, что ты немного дорожишь мной, и это придало бы мне силы. Но если я сплю с кем придется, и от этого никому ни холодно, ни жарко, даже тебе, тогда я грязная девка, шлюха. Что ж, дорогой мой, шлюхам положено гоняться за толстосумами, и у них нет необходимости путаться с нищей братией вроде тебя.