Ирина Горюнова - Божьи куклы

Жизнь со свекровью оказалась ничуть не лучше прежнего существования. Несмотря на то что Оленька почти сразу после свадьбы забеременела, свекровь, Кира Ивановна, продолжала есть ее поедом и нашептывать сыну, Антошеньке Лупарину, что еще, мол, не факт, что ребеночек-то его. Коленька и вправду родился белокурым – в маму, но черты лица и коренастая фигура были полностью отцовы. Тогда они и переехали обратно, к Олиной матери.

Елена Владимировна неожиданно подобрела и расцвела: внук полностью изменил ее и наполнил существование новым смыслом. Белокурый ангелок Николенька, счастье и отрада, баловень и солнышко, которого можно пестовать, покупать ему сладких сахарных петушков, изумрудно сияющих на ярком солнце, оттирая липкие ладошки носовым платочком; даже дырки на коричневых плотных колготах еще советского производства зашивались Еленой Владимировной с любовью. Вскоре она стала шить и вязать на заказ, а на вырученные деньги покупала дорогие книжки с глянцевыми страницами, необыкновенные игрушки да возила внука на море, правда, теперь уже снимала недорогие комнатенки в домишках-мазанках, где помещались только две кровати да маленькая тумбочка, а туалет и умывальник – на дворе. Впрочем, и все эти неудобства, и даже алюминиевый умывальник, прозванный в народе «Подай, господи» за то, что приходилось сомкнутыми в ковшик ладошками нажимать снизу вверх на алюминиевую пимпочку, которая, приподнимаясь, давала пролиться нескольким драгоценным каплям ледяной колодезной воды, все это их не смущало – внук и бабушка были счастливы и дорожили обществом друг друга. Коленька отвечал бабушке такой же пламенной любовью, доверяя ей все свои детские секреты, которыми не делился ни с кем.

После появления в семье сестренки Коленька стал капризничать, требовать внимания родителей, изобретая разные способы, чтобы его заметили и приласкали: разобьет мамину любимую чашку, измажет грудную сестренку вареньем и скажет, что она съела всю банку, раскрасит фломастерами ковер на полу или изобретет что-то еще. Измученная Оля полностью перекинула сына на бабушку: то у Клавы начинался диатез, то резались зубки, то выскакивала простуда или грипп, а ведь еще надо было работать – туфельки и платьица для «милой лялечки», «принцессы» не падали с неба. Боготворя долгожданную доченьку, похожую на фарфоровую куколку, такую милую и прелестную с ее каштановыми кудряшками и ямочками на щеках, женщина забывала про сына, а вспоминая, уверялась в том, что бабушка заботится о Николеньке, и облегченно вздыхала.

Несмотря на радость от рождения дочери, уже тогда Оля стала отдавать себе отчет в том, что ее жизнь совершенно не похожа на придуманную ею в детстве сказку, однако, как ей казалось, изменить что-либо было уже невозможно. Ядовитый шепот свекрови просачивался, вливался ядом в сердце мужа, но Оленьке уже было все равно. Даже раздельные полки в холодильнике и отказ мужа кормить детей продуктами, купленными им для себя, уже не повергали ее в шок и отчаяние. Муж несколько раз уходил к матери, но неизбежно возвращался, виноватый и пристыженный. Какое-то время было тихо, даже появлялись деньги. Потом новый круг ада, за ним еще, и так виток за витком, виток за витком. Чувствуя бессмысленность и тяжесть существования, Оля понимала: если бы не Клавдюша, отрада и единственный лучик надежды, было бы совсем страшно.

Учившаяся на одни пятерки дочь обладала железным характером и прекрасно знала, как добиться от родителей исполнения собственных заветных или мимолетных желаний. Хитрость, шантаж, слезы, болезни – все шло в ход, когда Клаве требовалась очередная обновка. Опушенные длинными ресницами глаза невинно смотрели на Ольгу. «Я тебя так люблю, мама! – говорила она. – Ты мое все! Мамусенька!» И та просто не могла устоять, теряя волю. Как-то забывалось о том, что Николеньке давно пора покупать новые брюки, да и муж уже седьмой год ходит в одном и том же пальто. Про себя Ольга вообще не вспоминала, зато Клава щеголяла нарядами, ходила в кино и театры и даже съездила со своим классом в Париж.

Да, я всегда прекрасно знала, как надо жить. Мне это стало понятно буквально сразу. Если хочешь чего-то добиться, обращай на себя внимание и уже потом не отпускай от себя. Николай – хронический недотепа. Он совершенно не умел ластиться и ласкаться, смотрел исподлобья… Было забавно наблюдать за ним, совершенно не приспособленным к жизни. У человека должны быть мозги, я так считаю. Они даны ему затем, чтобы ими пользоваться и извлекать из этого выгоду. Когда Фортуна дает тебе шанс – бери его любой ценой, потому что следующего может и не быть. Я в этом уверена. Поэтому я и добиваюсь того, чего хочу. Это очень просто: главное – поставить цель. А потом вперед, мой паровоз, другого нет у нас пути. И все будет, как ты хочешь, тип-топ. Не зря существует естественный отбор: то, что выживает сильнейший и умнейший, – закон жизни. Это не я придумала, я это по-ня-ла. Пусть другие копошатся в грязи, работают грузчиками, дворниками, швеями или где-нибудь в собесе… Я поднимусь выше многих: я умею быть сильной, умной, дерзкой, обаятельной, настойчивой… Я совершенна. Я часто любуюсь собой в зеркале и понимаю, что жизнь дала мне все для того, чтобы быть счастливой. Я могла бы стать моделью, но это адский труд. Гораздо проще подыскать богатого мужа и жить припеваючи. Бедная мама этого не поняла. Она слаба по натуре, и я ей сочувствую. Николая и отца мне совершенно не жаль, потому что они просто пустой пшик… Я удивляюсь, как у этих вялых и ничтожных людей могла появиться я – такая отличная от них, иная… Спасибо тебе, Господи, что гены смешались именно в нужной пропорции и Ты сотворил меня такой, какая я есть.

– Мама, не уходи! Держи меня за руку, мама, я падаю! Слышишь, я падаю в шахту, пожалуйста, спаси, умоляю! – Вопли сына вонзались в мозг Ольги, выдирая ее из полубезумной дремы.

Она бросилась обнимать Колю и успокаивающе зашептала:

– Тише, тише, миленький, я с тобой. Ты лежишь на кровати, ты никуда не падаешь…

– Господи, лучше б я умер! Знаешь, когда я лежал там, в шахте, боли не было, был туннель, постепенно расширяющийся, который казался мне золотым саксофоном (не знаю почему, ведь это так странно), и потом, потом я увидел деда, прямо как на фотографии, дедушку Гену, он взял меня за плечи, повернул в обратную сторону и вытолкнул наружу, крикнув: «Тебе еще сюда рано, сосунок!» А потом перед глазами появились лица врачей – и сразу эта невыносимая боль. Я боюсь каждого наступающего дня, потому что все жду, когда она накатит. Я не выдержу, мама!

– Солнышко мое, Николенька, все будет хорошо, ты поправишься. Я просила за тебя святую Матрону, она поможет. Помолись ей – легче станет.