Андрей Шляхов - Лев Толстой и жена. Смешной старик со страшными мыслями

Постепенно расположение сменилось иронией, а ирония перешла в неприязнь. Ну, а уж от неприязни до ненависти рукой подать. «Владимир Григорьевич» стал «идолом» и «разлучником».

На третий месяц знакомства Чертков мог потребовать от Льва Николаевича приехать к нему в имение (Воронежская губерния — не ближний свет!), чтобы помочь обратить в «толстовство» трех крестьян.

Лев Николаевич, такой самолюбивый, такой самостоятельный, такой независимый, позволял Черткову не только вмешиваться в «приватную интимность», но и давать чудовищные в своей бестактности советы. Софья Андреевна считала, что Лев Николаевич попросту падок на лесть. «Было письмо от Черткова, — писала она в дневнике. — Не люблю я его: не умен, хитер, односторонен и не добр». И поясняла следом: «Л.Н. пристрастен к нему за его поклонение».

Расположение Льва Николаевича к Черткову росло. «Как я радуюсь, что вегетарианство вам пошло на пользу, — писал ему Толстой. — Это не может быть иначе. Продолжаются ли ваши сношения с мужиками? Это, как все хорошее, и радостно, и здорово, и полезно».

Не исключено, что благоволение Толстого поначалу было проявлением жалости и сострадания к психически не уравновешенному (скажем прямо — психически нездоровому) человеку. «Скажу вам мое чувство при получении ваших писем: мне жутко, страшно — не свихнулись бы вы», — писал он Черткову, а в дневнике записывал: «Видел сон о Черткове. Он вдруг заплясал, сам худой, и я вижу, что он сошел с ума».

А вот другая запись о Черткове из дневника Толстого: «Он удивительно одноцентренен со мною».

Чертков не скрывал, что страдает манией преследования, периоды маниакального возбуждения чередовались у него с длительными депрессиями, суждения его были странны, но, надо отдать ему должное, он мастерски умел производить впечатление. Лоск, красота, манеры, тихий вкрадчивый голос...

Это был черт, дьявол, Сатана, явившийся в семью Толстых, чтобы разбить ее вдребезги, была уверена Софья Андреевна. Дьявол приторный,, вязкий, медоточивый, но в то же время способный на все ради достижения своих целей.

Одно время Софья Андреевна подозревала, что ее мужа и Черткова связывает не только духовное родство, но и физиологическая приязнь самого что ни на есть земного свойства. Уж больно трогательной и крепкой казалась ей эта внезапно возникшая дружба между ними.

«Отношения с Чертковым надо прекратить. Там всё — ложь и зло, а от этого подальше», — провозгласила в дневнике в марте 1887 года Софья Андреевна и начала действовать. Причиной послужило письмо Черткова Толстому, случайно обнаруженное Софьей Андреевной. Согласно семейной традиции супруги читали и дневники и письма друг друга, поэтому не было ничего предосудительного в том, что Софья Андреевна найденное письмо прочитала.

Прочитала и вознегодовала. Чертков писал о том, как сам он счастлив в семейной жизни и жалел Толстого, которому на этом поприще не повезло. Ни разу не называлось имя Софьи Андреевны, но к чему имена? Достаточно было хотя бы вот этой фразы: «При этом я всегда вспоминаю тех, кто лишен возможности такого духовного общения с женами и которые, как казалось бы, гораздо, гораздо более меня заслуживают счастья».

«Спасибо вам за него, — благодарил Толстой Черткова за это письмо. — Вы верно не можете себе представить мою радость при чтении его. Как всё хорошо: и ваша жизнь с женою и матерью, и те запросы жизни, которые встают перед вами. Очень радуюсь и люблю вас».

Вмешательство в его семейную жизнь Льва Николаевича не покоробило. Чуть ли ни с самого начала знакомства он стал поверять новому другу сокровенные тайны, всячески жалуясь на своих домашних.

«Мне стыдно писать это, стыдно жить. Дома блюдо осетрины, найдено не свежим. Разговор мой перед людьми мне близкими об этом встречается недоумением — зачем говорить, если нельзя поправить. Вот когда я молюсь: Боже мой, научи меня, как мне быть, как мне жить, чтобы жизнь моя не была мне гнусной».

Оказывается, такой пустяк, как несвежая осетрина, мог расстроить великого мыслителя. Поистине — ничто человеческое не было ему чуждо. Интересно — ели ли осетрину яснополянские крестьяне, и если ели — то как часто?

Чертков проявлял поистине трогательную заботу о Толстом: «Зачем вы не попросите вашего старшего сына помочь вам в приведении в порядок и содержании в порядке ваших бумаг? Это так важно, чтобы бумаги содержались в порядке кем-нибудь из ваших домашних». Далее следует откровенная, не прикрытая ничем лесть: «Всё, что вы пишете, для нас так дорого, так близко всему хорошему, что мы в себе сознаем, что просто содрогаешься ог одной мысли, что что-нибудь из ваших писаний может пропасть за недостатком присмотра».

Чертков дотошно копировал попадавшие к нему рукописи, дневники и письма «учителя», якобы желая сохранить все написанное гением для потомков. Он утверждал, что работает над составлением некоего «Свода» мыслей Толстого Толстому идея со «Сводом» очень понравилась.

Сама Софья Андреевна призналась впоследствии: «Я неправа была, думая, что лесть заставляет Черткова общаться с Львом Николаевичем. Чертков фанатично полюбил Льва Николаевича и упорно, много лет живет им, его мыслями, сочинениями и даже личностью, которую изображает в бесчисленных фотографиях. По складу ума Чертков ограниченный человек, и ограничился сочинениями, мыслями и жизнью Льва Толстого. Спасибо ему и за это».

Поначалу в руках Черткова оказался дневник Толстого за 1884 год, полученный им от Льва Николаевича вскоре после знакомства. В 1890 году Чертков попросил (можно сказать и «потребовал») передать ему на хранение все дневники. Толстой поначалу согласился, но в дело вмешалась Софья Андреевна, не желавшая, чтобы хроника их сложных семейных взаимоотношений попадала бы в руки постороннего человека, да еще и столь неприятного. Толстой послушал жену и оставил дневники у себя.

«Мне очень жаль, что не могу послать вам дневники, — писал он Черткову. — Я тогда необдуманно написал: не говоря о том, что эго нарушает мое отношение к этому писанию, я не могу послать, не сделав неприятное жене или тайну от нее. Это я не могу. Чтобы загладить свою вину не сдержанного обещания, буду выписывать вам, как вот начал, и посылаю... Дневники же не пропадут. Они спрятаны, и про них знают домашние — жена и дочери. Пропасть ничего Божье не может. Я верю».

Примерно с того же времени Дев Николаевич начал прятать свои дневники от Софьи Андреевны. Теперь она читала их тайно, ночами.

Настойчивый Чертков обратился к дочери Толстого Марии, выполнявшей при отце роль секретаря, с просьбой снимать копии с писем и дневников Льва Николаевича, но получил отказ. Мария не пожелала выступать в роли соглядатая или тайного агента. «Вообще мне неприятно делать эти выписки, — писала она Черткову, — стыдно вмешиваться в духовное, самое сокровенное его Божье дело».