Игорь Андреев - Четвертый тоннель

В конце дня, после интенсивного взаимодействия, мы начали новый «Процесс правды». Легли на пол, тренер дал инструкции, выключил свет и включил объемную музыку. Мне не пришлось долго ждать. Сначала я полетел по огромному ледяному коридору сиреневого цвета в пропасть. Потом оказался в той же картинке, где уже был во время первой Трансформации — меня распеленывала мамина сестра с подругой. На этот раз сильно, кричаще и безразмерно велико было доминирующее чувство: страх и обида в адрес мамы, которая меня оставила одного. Существует только она, она важнее всего, но ее нет, потому что она меня оставила. У меня с ней происходит диалог, выраженный в ощущениях, без слов… Через некоторое время содержание картинки исчерпалось и я провалился в другой, более старый эпизод прошлого. Мое тело начало странным образом искривляться. (Позже я вспомню выражение «поза эмбриона»). Я ощутил, что нахожусь… в животе своей мамы. Меня хотят убить. Мама меня хочет, а человек, которого она любит, и благодаря которому я в ней появился, меня не хочет. Между мной и каждым из них происходит не передаваемый словами диалог.

По окончании процесса я обнаружил себя лежащим на полу. Сухое, сорванное горло. Охрипший голос. Изможденное тело. И удивительная ясность сознания. Все, что много лет в моих отношениях с отцом и матерью было таким запутанным, непонятным и болезненным, стало ясно, как никогда раньше…

На второй день мы продолжили эмоциональное взаимодействие. Вечером снова Процесс правды. Снова буря осознаваний и вторичных инсайтов.

Третий день — завершающий. Вечером сели в машины и поехали в Москву. По пути домой я осмысливал новые знания о себе…

Папа и мама. Мой папа был слабый, неуверенный человек, неготовый брать на себя ответственность за маму и за меня. Мое появление стало для него очередной трудностью в жизни. Еще не родив меня, маме уже было чудовищно трудно сделать выбор между мной и им. Когда женщины любят, они ведь часто становятся дурами. В итоге она меня все же родила, но начала подчинять ему меня. Как уже подчинила ему себя. Когда я был очень маленький, она оставила меня у бабушки, а сама уехала к нему. Видимо, тот факт, что она сначала сомневалась, стоит ли меня рожать, рискуя потерять его, а потом оставила меня в очень нежном возрасте, отразился на моем отношении к женщинам в жизни. Только после последнего «Процесса правды» я осознал, что всю жизнь боялся быть брошенным женщиной, и потому боялся сближаться с женщинами. Только секс, никакой близости, никакой любви, тонких чувств как можно меньше.

Моему папе было трудно нести груз жизни, потому что сам он был слабым и неуверенным, вместе с тем утонченным и чувственным, пережил много боли в детстве и очень нуждался в защите. Только строил из себя сильного мужика. Категоричность, истерики, склонность к спорам, неумение прощать, ожидание опасности от других людей, самоизоляция (потому-то друзей было так мало) и т. д. и т. п. Думаю, он был такой слабенький, потому что сам страдал от нехватки любви в далеком детстве. Он вообще родился во время войны, во время оккупации, и провел первые годы жизни в партизанском лесу. Он никогда не рассказывал подробностей своего детства. Наверное, ничего хорошего… Естественно, боль, неуверенность, чувство одиночества и целый вагон деструктивных убеждений и верований от него передались мне.

По жизни он избегал близости и боялся обязательств

— до тех пор, пока не встанет на ноги. Одним из аспектов «вставания на ноги» было желание заработать много денег — вот тогда-то, мол, можно будет расслабиться. Он думал, что деньги — источник Силы. Хотя, как я теперь понимаю, деньги — это не Сила, а энергия, которая приходит к источнику Силы, который, в свою очередь, должен находиться внутри самого человека. Папа много лет посвятил зарабатыванию денег на Севере, накопил немалую сумму, но так и не обрел уверенности в себе и, кстати, потерял сбережения в начале экономических реформ.

Однако дело, конечно, не в деньгах. Никакие деньги не в силах залатать дырку в груди. Нереализованная боль в душе отнимает способность быть счастливым и любить. Мой папа всегда подавлял в себе чувства. Боялся. Его шаги по жизни были продиктованы страхом. Ну конечно, как же ему меня любить, если он сам себя не любит и всего боится?

После тренинга у меня возникло такое классное чувство

— я перестал зависеть от его любви. Мне не требуется его любовь, чтобы… чтобы любить себя. Никакой обиды, никаких претензий не осталось — потому что стала понятна его природа. Он до сих пор такой маленький. Я буду его любить и защищать. Ничего взамен не надо…

И вот я еду домой, думаю о том, как жил до тренинга и понимаю: теперь все будет по-другому.

Приехав, начал прибираться в квартире — скоро приедет симпатичная женщина по имени Катя. Мы полчаса назад договорились о встрече. Вспомнил, что я всегда старался быть «хорошим» с женщинами, а ведь намного лучше — и для меня, и для женщин — когда я «плохой». И тут меня накрыл инсайт: «плохой» и «хороший» — две стороны одной и той же монеты. Отныне я не хороший и не плохой. Я — это просто я. Настоящий. От этой мысли я начал рычать, кричать, а через несколько секунд меня скрутило. Упал на пол. Ощущение, будто изнутри меня через горло с хрипением выходил горячий поток, намного больший, чем объем воздуха в легких. Это продолжалось несколько секунд. Поднялся на ноги. Ощущение, как будто потерял вес — стал легче. На душе радостно.

Катя приехала.

— Ты прикинь, — сказал я, пока она раздевалась в прихожей, — я теперь не хороший и не плохой. Я теперь настоящий.

— Знаю, знаю, — ответила она, протягивая пакет с вином и упаковкой маленьких свечей. — Ты, настоящий, пожалуйста, выключи свет и зажги свечи. Больно смотреть на твой беспорядок.

Секс получился медленный, тягучий, долгий. Ощущения намного ярче обычного. Энергетически мощные тренинги каким-то причудливым образом обостряют восприятие секса…

Утром я позвонил родителям. Трубку поднял отец. Набирая номер, я думал, что хочу обсудить несколько текущих вопросов. Но, даже не успев заикнуться о делах, произнес:

— Папа, привет. Я тебя люблю.

Он в недоумении. Что-то промычал.

— Ты представляешь, — говорю, — я только что подумал, что сильно-сильно тебя люблю, но почти никогда этого не говорил. А ведь это самое главное. Ты самый главный человек в моей жизни, и почти все, что я когда-либо делал, было для того, чтобы я тебе нравился и чтобы ты мной гордился.

На том конце провода что-то произошло. Изменился его голос и он произнес слова, которых я от него никогда в жизни не слышал:

— Я тоже тебя люблю.

Сразу за этим он добавил много болтовни о жизни в целом. По своему обыкновению, которое раньше раздражало меня, но сейчас умиляло, он снова начал говорить правильные слова. То есть избегать тех, которые обозначают «не мужские» чувства. Говорил что-то подобающее умному, рассудительному, весомому, серьезному, короче — важному мужику. Я слушал и думал: «Ой, папуля, какой ты у меня маленький мальчик!» По-моему, он нуждается в утверждении, поддержке и любви больше, чем я. Теперь я сильнее. Значит, я буду его поддерживать и хвалить. Радостно. Удивительные чувства…