Игорь Андреев - Четвертый тоннель

Следующим вечером Джордж отвез меня в аэропорт. Я вытащил из багажника рюкзаки, обернулся к нему и протянул ладонь:

— Джордж, ты один из лучших парней, которых мне приходилось встречать в своей жизни. Спасибо тебе за все. Может быть, еще увидимся.

После рукопожатия мы обнялись, и он ответил немного грустным голосом:

— Да ладно тебе. Пока.

Он быстро сел за руль. Мне показалось, что он хотел избежать сентиментальностей при прощании, чтобы не размягчаться. Его джип рванул с места резче обычного.

Я подумал, что, скорее всего, мы с ним больше никогда не увидимся. Меня охватило уже знакомое чувство светлой грусти, в которой совсем не было тяжести. Такая теплая грусть, медленная и вязкая. Когда знаешь, что все, что было, прекрасно, потому что оно было, и нет смысла хотеть искусственно поддерживать связь, потому что история, в которой она возникла, уже отыграна наилучшим образом.

Однако было пора лететь домой. Прогулка закончилась. Скоро я вернусь в Москву, и будет перезагрузка моей жизни. Press the «Refresh» button to renew the main page…

…В начале октября в Москве уже прохладно. Серое небо. Хмурые лица мужиков на летном поле аэропорта «Домодедово». Желтеющие деревья за окном электрички.

В центре Москвы сразу ударила в глаза наружная реклама. За полгода другой жизни я отвык от потока манипулятивных внушений на билбордах. Сразу за этим потрясло телевидение. Теленовости буквально нашпигованы триггерами, вызывающими воспаления страха, ненависти, жалости и жадности. Рекламные блоки обращены к тому же страху, а также к подавленной сексуальности.

Шоу-программы, кажется, сделаны жестокими дебилами с участием клоунов-идиотов специально для страдающих от безделья шизофреников… Кстати, с тех пор я не смотрю телевизор. Вообще.

На следующий день после возвращения в родной город я поехал в гости к старому другу. Мы знакомы лет десять. Когда-то вместе жили, делились радостями и планами, соревновались кто больше заработает, много ссорились и мирились. В итоге вся шелуха в отношениях отвалилась, и осталась только теплая, с черточками близкого родства, дружба.

Димон налил вина и торжественно сказал:

— Ну а теперь расскажи подробнее про японку!

Рассказ в рамках незамысловатого мужского диалога уместился в несколько предложений. Быстро съехали на другие темы. Он рассказал о своих двух маленьких дочках, которых обожает и которые живут с женой в маленьком городке, откуда он когда-то приехал в Москву и где живут его разведенные родители. Недавно он вывез туда семью, рассчитывая на поддержку родителей, в первую очередь отца. Сам в напряженном режиме зарабатывает в Москве, лишь раз в месяц вырываясь на пару дней, чтобы навесить их. Его жена живет с детьми в доме, купленном недавно, <���и там нужен ремонт — поставить забор и что-то еще. Димон хотел бы воспользоваться помощью отца и вообще как-то сблизиться с ним, что-то делать вместе, но тот словно делает вид, что они чужие… Потом он спросил, зачем я ездил в это путешествие.

— Просто хотелось съездить, — сказал я. — Вообще, было нужно зачем-то еще. Может быть, отделить прошлое от будущего. Символически. У меня за год до отъезда произошло много такого, что надо было «переварить», находясь в стороне. Переосмыслить свои отношения с окружающим миром и в первую очередь с родителями. Точнее говоря, с отцом.

Он заинтересовался, и я рассказал подробнее. Говорил долго. Когда закончил, он, сидя на полу с бокалом в руке, неожиданно произнес:

— По-моему, мой отец меня никогда не любил.

— Совсем?

— Совсем. По-крайней мере, он никогда этого никак не выражал. Такое ощущение, что мы с ним всю жизнь друг другу что-то доказываем. Я постоянно даю ему понять, что я чего-то достиг. Мне хочется произвести на него впечатление. Чтобы он, наконец, начал меня уважать.

Во мне проснулся коуч, и я мягко задал уточняющий вопрос:

— Тебе нужно, чтобы он тебя уважал или что-то другое?

— Ну да, чтобы уважал. Чтобы начал относиться ко мне по-другому.

— А что будет, когда он будет относиться к тебе так, как ты хотел бы?

— Мы будем проводить время вместе. Как нормальные отец и сын, которые друг друга любят.

Я подумал: «Ну вот, наконец-то мы пришли к тому, с чего все и начинается», и снова спросил:

— Аты его любишь?

— Конечно, — тихо сказал Димон. — Я его очень люблю.

— А когда ты ему об этом говорил в последний раз?

— Не помню. Наверное, так давно, что уже не помню. А может быть… может быть, никогда.

— Как ты думаешь, кто из вас… первый может это сказать?

— Он точно не может. Он весь такой закрытый. Он таких слов не знает.

— Значит, ты можешь?

— Я-то могу… Но знаешь, наверное, это будет глупо выглядеть. Он не привык к таким словам, а я так никогда не говорил. Вот скажу я — и что?

Зазвонил мобильник Димона. Он посмотрел на номер и его лицо изменилось.

— Представляешь, это он!

Я вышел в другую комнату. Через несколько минут Димон зашел ко мне взволнованный и сказал:

— Не могу поверить. Он мне звонит и говорит, давай я помогу твоей жене. У них надо забор доделать и еще кое-что в доме. Он знает, что я сейчас здесь вкалываю и не могу быть там, и вот он решил помочь. Охуеть можно…

— Обрати внимание, как наши мысли, сильно сфокусированные на чем-нибудь, находят отклик во Вселенной.

— Потрясающе. Не могу поверить…

— Ты ему сказал что-нибудь еще?

— Нуда, там, обсудили дела, в общем.

— Ты ему сказал, что его любишь?

— Нет.

— Почему?

— Я как-то не успел подумать даже. Мы обсудили дела, он попрощался и положил трубку. Разговор закончился.

— Ну и что. У тебя есть телефон. На телефоне есть кнопки. Нажми, и разговор продолжится.

— Ты думаешь, позвонить?

— Конечно.

— Что же я ему скажу?

— То и скажи.

Димон разволновался, начал быстро расхаживать по комнате.

— Я ему все скажу потом, когда приеду. А сейчас по телефону как-то не то.

— Наоборот. Если ты ему потом будешь говорить, он может оказаться не готовым к разговору. Удивится, испугается с непривычки, закроется. А если ты скажешь это сейчас, то потом, при личной встрече, вам обоим будет проще. И вообще, для всего, что решаешь делать, лучший момент — сейчас. Все дела делаются или сейчас, или никогда.