Сергей Ведерников - Пятицарствие Авесты

— Сейчас я самая счастливая на свете. Никогда не думала, что такое возможно; считала, что в этом нет ничего, кроме голой физиологии, но сегодня я переживала настоящее бесконечное эстетическое наслаждение!

А через минуту добавила, словно извиняясь:

— Оттолкни меня, родной мой! Нам надо встать.

Он разжал объятия, и она встала с постели, рослая красавица, закинула руки, поправляя причёску, а Виктор задыхался от волнения, видя, как она прекрасна в своей божественной наготе, боясь, что это счастье, каким он награждён, может оказаться незаслуженным. Она же, замечая его восхищённый взгляд, лишь радостно улыбалась в ответ, а потом, накинув халат, вышла, и Виктор, встав, слышал шум струящейся воды в ванной комнате, понимая, что она принимает душ, а на сердце у него было спокойно и солнечно, как в детстве, в тот летний день на родной речке. Вскоре она вернулась.

Виктор, встречая её, обнял нежно и поцеловал в висок, намереваясь выйти, а она, смеясь, говорила, что берегла свою причёску и, чтобы не намочить её, вынуждена была надеть на голову целлофановый пакет. Позднее она ждала его в комнате около накрытого к ужину стола в том же вечернем платье, в туфлях на высоких каблуках, а заметив его взгляд, сказала, что купила платье специально к их встрече, и этот вечер хочет быть только в нём. Они сели за стол, уставленный едой, и Виктор, не зная с чего начать, посмотрел на Светлану, а та, взяв бутылку с коньяком, подала ему, чтобы затем, подняв бокал, сказать:

— За тебя!

— За тебя! — ответил он.

— За нас с тобой! — поправила она; а потом, наполняя его тарелку, сказала: — Расскажи мне о себе, ведь мы ничего не знаем друг о друге.

— Я бы тоже хотел послушать тебя, но, пожалуйста, не сегодня, — попросил он извиняющимся тоном. — Я думал недавно, как мне легко и спокойно сейчас, и в памяти само собой всплыло одно летнее утро в детстве. Мы спали с отцом на улице под цветущими черёмухами, и в этот день он разбудил меня очень рано, я же, недовольный и сонный вначале, через пять минут был в восторге от такого пробуждения. Погода стояла тихая, солнечная, и тишина была пронизана птичьим гомоном и больше ничем.

Отец позвал меня на речку, которая была в весеннем разливе, вода заливала луга на другой её стороне вплоть до старых зарослей моясжевельника, и вся эта гладь, шириной почти в полкилометра, блестела зеркальным блеском; и вдруг я заметил необычные волны стреловидной формы — это ходили сазаны. Всю жизнь я помнил это утро как самое счастливое в жизни, но теперь у меня есть и другое воспоминание.

Она благодарно посмотрела на него, потом проговорила:

— Когда я увидела тебя там, в книжном магазине, я испугалась. Испугалась того, как ты посмотрел на меня, как я тебя восприняла, поскольку была поражена и ничего подобного от себя не ожидала, и растерялась, и жалела, что ты не подошёл познакомиться, а потом, в Новый год, на площади, узнала и обрадовалась, когда ты предложил поцеловаться. Лишь позднее я снова испугалась, что больше уже не увижу тебя.

— Как ты узнала мой адрес?

— Родной мой, — слегка укоризненно сказала она, — я же столько раз держала в руках твою медицинскую карточку!

— О, господи!.. — только и смог он ответить.

— Хотя то, что меня интересовало, я запомнила с первого раза; а произошло это ещё тогда, когда ты лежал с воспалением лёгких.

_?

— Да, да! Жаль, что я увидела тебя слишком поздно, когда ты выходил из рентгенкабинета. Так и узнала твоё имя и по какому поводу ты там был. Но я опять опоздала: когда пришла в терапевтическое отделение, тебя там уже не было.

— Я знаю: Вероника Павловна была напугана.

— У меня мелькнула ревнивая мысль, но Вероника — моя подруга, и недавно мы посмеялись этому казусу. Возможно, я бы нашла повод встретиться с тобой, но знаю Веру, твою жену, и никогда бы не смогла первая пойти на сближение.

— Я ведь бывал иногда в поликлинике просто так. Странно, что мы не виделись там ни разу.

— Ты любил её?.. Веру?

— Я потом расскажу тебе всё. У тебя есть дети?

— У меня — дочь. Ей четырнадцать лет, сейчас она у моих родителей, у деда с бабкой.

— Почему ты отпустила её к ним?

— Мы ведь не хотели говорить о себе сегодня, — улыбалась она лукаво. — И всё-таки я спрошу ещё об одном: как ты попал в больницу?

— По неосторожности, — ответил он спокойно, — но кое в чём надо ещё разобраться.

— Что-то серьёзное? — спросила она тревожно.

— Нет, нет, ничего серьёзного, — поспешил он успокоить её. — Почему ты доверяешь Михаилу — этому шофёру?

— Он хороший человек, а однажды я помогла ему. У него болела дочь и была нужна операция, дорогая, не для наших условий. В общем, ребёнок выздоровел.

— Я всегда чувствовал: кроме того, что красавица, ты ещё и святая, — благодарно сказал Виктор. — Вот и меня спасла с тем аппаратом.

— Мы давно добивались, чтобы его нам прислали, а с тобой положение было очень серьёзное, я была в панике.

— Мне говорили, что ты сама оплатила его доставку.

— Это мелочи, и потом… Я обеспеченная женщина. Мой отец, крупный чиновник в Москве, часто пересылает очень значительные суммы денег на мой счёт, хотя я и не просила и даже отказывалась.

Больше они не говорили ни о чём личном, ужинали, весело смеясь, смотря потешную юмористическую передачу по телевизору, а позднее вновь утонули в объятиях друг друга. Это была волшебная, сумасшедшая ночь, каждое мгновение которой — Виктор знал — останется с ним навсегда. Уже под утро, когда они ненадолго задремали, утомлённые бесконечными ласками, он вдруг очнулся, словно его кто-то позвал, а открыв глаза, задохнулся от благодарности: она сидела на кровати при свете ночника, смотрела на него взглядом, полным нежности, молитвенно сложив руки на груди. Он, потрясённый, протянул к ней свои, чтобы потом забыться в неистовстве поцелуев.

Неумолимо приближался рассвет, и Виктор сказал виновато:

— Нам надо поспать — сегодня мне на работу. Тебе, наверное, тоже?

— Я взяла десять дней в счёт отпуска, а тебе выписала новый больничный — у меня есть такое право, — поскольку ты ещё не совсем здоров. Я сама буду лечить тебя, хотя некоторые процедуры тебе придётся принимать в больнице.

— Впрочем, — улыбнулась она, лёжа головой у него на плече, — если мы будем вести себя так, как сегодня, тебе вряд ли поможет какое-нибудь лечение.

Виктор молчал, укрыв лицо её распущенными волосами, вдыхая их неизъяснимый чарующий аромат, благодарный за её нежданный подарок, обещавший продолжение чудесной сказки, в какой он находился.

— А нам, и правда, надо поспать, — сказала она. — Как бы там ни было, но я устала.

Сутки длилось их безмятежное счастье, а в субботу около полудня она взяла телефон, говоря, что отключила его, чтобы им никто не мешал, и, вызвав такси, заказала привезти на дом кое-какие продукты. Продукты привезли, но вновь отключить телефон она забыла, и вечером их потревожил звонок её мобильника. Взяв его, Светлана включила громкоговоритель, поэтому Виктор оказался свидетелем её разговора с мужем, спрашивавшим, почему она не отвечает на его звонки.