Айи Арма - Избранные произведения писателей Тропической Африки

Кончив молитву, Ибраима собрался выйти из дому, но тут Мети, вкрадчивая, как старая кошка, вытягивающая лапы, сказала:

— Дорогой! Ба почтальон приходил. Тебе письмо.

— Письмо? От кого? Какого цвета бумага?

— Нет, это не такая бумага, как для налога.

— А ты откуда знаешь?

— Ба сказал нам, что письмо из Парижа. И денежный перевод тоже оттуда.

— Денежный перевод?

— Да.

— Кто же мне прислал деньги?

— Твой племянник Абду. Он ведь в Париже.

— Погоди, войдем лучше в дом. Нельзя посреди улицы говорить о деньгах.

В доме Мети продолжила свой доклад:

— Абду посылает двадцать пять тысяч франков. Две тысячи — тебе, три тысячи — его матери, остальные двадцать тысяч велит тебе сохранить для него. Шлет всем поклон. Просит уведомить его, что ты получил письмо и деньги.

— Надеюсь, не весь квартал уже знает о денежном переводе?

— Да вот какое дело!.. Мы с Арам пошли в лавку Мбарки. Там был Мбайе, и он прочитал нам письмо.

— Значит, Мбарке все известно…

И Дьенг гневно вздернул голову.

— Зачем ты, не спросясь у меня, дала чужому человеку прочесть письмо? Зачем взяла в долг провизию у Мбарки, у этого обдиралы?

— Да ведь у нас ничего не было на обед.

— И вчера не было, — вмешалась Арам. — А дети-то не могут жить не евши. Детей нельзя морить голодом.

— Хорошая жена ждет мужнина приказа (слово «приказ» было произнесено по-французски). Теперь весь квартал узнает, что я получил денежный перевод.

Жены молча выдержали огонь его гнева. Дьенг сердито отчитал их, потом положил в карман повестку, письмо и, высоко подняв голову, двинулся в путь величественной походкой.

У Дьенга была слабость к хорошей одежде. Ворот его длинного бубу был украшен замысловатой ручной вышивкой, в которой красиво переплетались белые, желтые и лиловые шелковые нити. Ему всегда хотелось хорошо одеваться, чтобы одним уж своим внешним видом внушать почтение ближним, чувствовать себя выше своих собеседников, ибо весьма важное качество человека, по мнению Ибраимы, состояло в представительности и в умении держать себя.

На углу улицы стоял магазин Мбарки — покосившаяся лачуга, жалкая снаружи и столь же убогая внутри. Шаткие полки, заваленные товарами, держались только благодаря петлям из железной проволоки или из кожаных ремешков. По вечерам мухи черными гроздьями устраивались тут на ночлег. Прилавок из трухлявого дерева покрыт был слоем пыли.

Лишь только Дьенг перешагнул через порог, оба они с хозяином излили друг на друга целую волну «салам алейкумов».

— Мети нынче заходила, взяла в лавке кое-что. Правильно я сделал, что отпустил ей товар? — спросил лавочник.

— Правильно сделал. Я как раз получил небольшой денежный перевод и смогу теперь очиститься от долга, — обиженно ответил Дьенг. — Можешь ты мне сказать, сколько я тебе должен?

— Да милостив будет аллах и ко мне и ко всем правоверным, нет у меня на уме таких мыслей, какие ты мне приписываешь. Но, может, я плохо понял… Мы же соседи с тобой, и, я полагаю, соседям лучше заранее сговориться, чтобы чужие уши ничего лишнего не слышали. Почему ты требуешь счет? Я вовсе не из-за денежного перевода просил тебя через Мети зайти ко мне в лавку. Я только хотел сказать тебе, что получил рис. Рис нового урожая, отборный.

Он таращил свои выпученные глаза с мохнатыми ресницами, смотрел направо, налево, наклонялся к Дьенгу, осторожно развертывая квадратный лоскут красной ткани, в котором лежали прекрасные крупные зерна риса. Нагнувшись над ними, торгаш тихим голосом, без всякого выражения продолжал:

— Рис-то из Индокитая. Не американский, не французский. Варить его куда выгоднее, чем всякий другой. У меня его немного — только для почтенных покупателей.

На лоб Мбарки набежали морщины, влажные бараньи глаза блестели. Стараясь сохранить свое достоинство, Дьенг неторопливо протянул руку и потрогал кончиками пальцев рисовые зерна. И сразу его охватила внутренняя дрожь, тело словно пронизал электрический ток.

Мбарка всматривался в лицо своего клиента.

— Этот самый рис ты ел нынче за обедом. Ну, что скажешь? Он полезен для желудка. А когда его варят, он не склеивается, как рис европейцев. Не выпускает из себя крахмал. А погляди, какие у него грани! Так уж его природа устроила. Ну что ты задумался? Я тебе отложу пятнадцать кило, больше не могу, — сказал он в заключение, снова свертывая свою тряпку.

— А почем кило?

— Да по той же цене! Аллах свидетель, что я кое-кого «подмазал», чтобы получить этот рис. Качество-то какое… А? Для вас стараюсь, друзья мои. Ты думаешь, я сколько-нибудь наживусь на тебе? Да если б я тебе сказал, сколько людей должны мне, ты бы понял, что мне от вас нет никакой прибыли. Я только хочу вернуть свои деньги. Я лучше согласен потерять на этих пятнадцати кило, чем лишиться твоего уважения.

Мбарка убедил Дьенга. Что касается счета, беспокоиться нечего — пусть Дьенг зайдет в лавку, возвращаясь с почты. Чтобы доказать свое дружеское расположение к нему, Мбарка отведал вместе с ним колы и сказал полушутя-полусерьезно:

— Забирай поскорее свой рис, а не то отдам другому, кто заплатит наличными.

Дьенг не заставил упрашивать себя. Окликнув проходившего мимо лавки мальчугана, он сказал:

— Сбегай-ка домой за матерью, за Мети.

И не теряя сознания своего превосходства, он занял у Мбарки пятьдесят франков на проезд до почты.

Едва он вышел из лавки и пересек улицу, его окликнул «этот разбойник» Горги Маиса, сосед и невозможный попрошайка:

— Эй, Ибраима!.. Дьенг!

— Маиса… Откуда ты? Как поживаешь?

— Альхамду лилла!.. [36] Слава богу!.. (араб.) А как твои домочадцы?

— Слава аллаху, все хорошо.

Голова у Горги Маиса круглая, на нее надета была домотканая феска, надвинутая на выпуклый лоб; полы его кафтана развевались.

Прошли вместе несколько метров, и навстречу им показался почтальон Ба на велосипеде; рубашка его, надетая на голое тело, была расстегнута, огромный живот колыхался из стороны в сторону. Обменявшись обычными приветствиями, все трое остановились.

— Ты видел письмо и…

Почтальон умолк. Выразительный взгляд Ибраимы Дьенга напомнил ему, что «на улице о деньгах не говорят». Но несмотря на это, Дьенг ответил:

— Ага.

— От кого весточка?

— От племянника.

— Приятно все-таки, что молодые люди думают о нас, — заметил Маиса. — Пришел их черед позаботиться о стариках! А вот мои племянники знать меня не желают. Я ничего и ни от кого не получаю.

— Я уж тут ни при чем. Мне что дают, то я и приношу. По всей округе с почтой разъезжаю, — сказал Ба, чувствуя, что Маиса метит в него.

— Да я не о тебе говорю.

— Ну, мне пора! И то уж немного запоздал, — сказал Ба и оседлал свой велосипед.