Леэло Тунгал - Товарищ ребёнок и взрослые люди

В уголке глаза у дедушки появилась маленькая слезинка. Он стёр её рукой и поднял рюмку.

— В старину эстонцы говорили: «Пусть мужчина ест — будет сильным, пусть выпьет — будет смелым!» Выпьем за здоровье тех, кого сейчас нет с нами! Им будет легче оттого, что мы тут будем смелыми и сильными!

— Браво, папа! — воскликнула тётя Лийли и захлопала. — Я и не знала, что ты такой оратор!

— По-по-по стопочке, по маленькой мы можем пропустить… — запел дедушка высоким голосом, и остальные, вдруг обрадовавшись, подхватили:

Я этой песни раньше не слыхала и теперь старалась запомнить её слова. Интересно, сочла бы мама эту песню подходящей для хорошего ребёнка или песней хулиганской? Некоторые песни, которым я научилась от папы, мама считала совсем не подходящими для детей.

— С песней забываются заботы! — подала я голос, когда взрослые опять взялись за вилки и ножи. Мама иногда говорила так, когда начинала учить меня новой песне.

Все засмеялись, только тётя Ида посмотрела на меня исподлобья — она не любила пения.

— Видишь, папа, у тебя растёт наследница мантии! — сказал дядя Отть, посмеиваясь. — Маленький оратор!

— Что значит мантия? — спросила я шёпотом у таты.

— Такая накидка, вместо пальто, — быстро объяснил он.

— Не хочу я дедушкино пальто, оно большое и некрасивое!

Тата поперхнулся от смеха и затем успокоил меня:

— Да речь и не о пальто, оно дедушке и самому нужно. «Наследница мантии» говорят в переносном смысле, если дети наследуют какие-нибудь качества своих предков.

— Ага! — Я не стала больше приставать к папе, хотя его последнее объяснение встревожило меня ещё больше, чем возможность получить дедушкино старое длинное пальто. Ну разве не ужасно, если в одно прекрасное утро на меня из зеркала глянет большеносое, как у дедушки, лицо! И разве завяжешь ленты на волосах, если волосы будут как у дедушки — только на затылке и за ушами?

— Знаешь, — шепнула я тате, — пусть я буду лучше Эмиль Затопек, ладно? Я могу и бегать, если иначе нельзя, только чтобы не было этого жуткого пальто и большого носа!

Тата рассеянно улыбнулся и встал.

— Дорогие присутствующие! — начал он торжественно. — Мы собрались здесь не только, чтобы есть и пить…

— А чтобы и поиграть в индейцев! — перебив его, крикнула я.

Тата засмеялся. А дядя Март сказал серьёзно:

— Маленьким детям сейчас выступать не время! Знаешь, когда могут говорить маленькие дети? Когда курица писает!

— Хм… — Я задумалась и сказала: — А мама меня учила, что говорить за столом во время еды о письках и какашках неприлично!

— Получил! — Тётя Лийли прерывисто засмеялась. — Этот ребёнок за словом в карман не лезет!

Тётя Анне позабыла свою сердитость и присоединилась к тёте Лийли:

— у неё верхние зубы появились раньше, чем нижние. Из таких всегда вырастают языкатые.

— Главное, чтобы она при эмгебешниках не была слишком газговорчивой, — серьёзно сказала тётя Ида. — А то мы завтга все окажемся за решёткой!

— Давайте лучше запоём песню, — предложил дедушка. — Жалко, что ты, парень, не принёс с собой гитару, петь под гитару — совсем другое дело!

А тата уже вспомнил новую песню:

Эту песню знала и я и подхватила вторым голосом вместе с взрослыми припев:

Этот «ридирай» ничего не означает, просто это слова песни, но папина родня пела их так воинственно, словно все они хотели отправиться индейцами в военный поход. Потом запели обычными голосами:

И опять началось это очень воинственное ридирайство.

Странно дело — обычно я не выношу слишком громкого голоса: если, например, люди ссорятся, у меня свербит в животе и к горлу подступает плач. Но воинственный крик папиной родни вызвал у меня такое чувство, что всё хорошо и будет ещё лучше — ридирай! — мы едим и пьём! Ридирай, наш род могучий! Риди-рай-рай-рай!..

Только почему-то меня начал одолевать сон. Я пробралась между стульями и залезла на бабушкину кровать. Совсем не страшно было лежать на кровати с серебряными шариками, когда взрослые пели «риди-рай!» и просили чернохвосточку лететь через земли и моря…

Когда я открыла глаза, на столе уже стояли кофейные чашки и красивый торт: посередине три розы из крема, а по боку торта извивалась волнистая кремовая обкладка. В воздухе пахло кофе, тортом и пирогом. Запах пирога был самым сильным и тёплым — он исходил от горячего морковного пирога, с которым бабушка как раз пришла из кухни. Ничто не могло сравниться с пирогами, которые пекла бабушка, они получались у неё особенно мягкими и сочными, и при этом они не были и вполовину такими жирными, как пироги из слоёного теста, которые тётя Анне привезла с собой из города — она называла их украшением кафе «Пярл».

— Дети, идите кофе пить! — позвала бабушка. — И зовите мальчиков в комнату, хватит им дымить!

— И как это ты, мама, всё успеваешь? — удивилась тётя Лийли.

— Когда мы были маленькими, пекла каждый божий день пирожки или пирожные — каждый день точно в пять часов все пили чай…

— Мы и сейчас пьём, — похвалился дедушка, засунув пальцы под подтяжки. — В доме должен быть порядок! — у меня-то в доме порядок! — сказала бабушка сердито. — А ты что делаешь? Раздаёшь мои вещи по деревне!

— А что, папа опять что-то наделал? — спросила тётя Анне.

— Что он наделал? Отдал мою сковородку для блинчиков! — пожаловалась бабушка. — Мне ни слова не сказал. Взял в кухне сковородку и — за здорово живёшь — унёс!

— Ах, перестань. У тебя другая есть, — сказал дедушки и сделал двумя руками так, будто отталкивал обвинения.

— Это сковорода, чтобы картошку жарить и делать соус, — не уступала бабушка. — А та, другая, поменьше, была для блинчиков — как раз такого размера. Сам хочешь то и дело комморгенвидеров, а скажи, как мне их делать, если сковородки нет?

Комморгенвидерами бабушка называла такие блинчики, которые она складывала словно конвертики, и в каждом конвертике большая столовая ложка творога с тмином. Тмин был мне не по вкусу, а вот когда вместо него в бабушкин творог клали сахар и маленький кусочек ванили — вот тогда другое дело!

— Папа, да как ты посмел? — воскликнула тетя Лийли.

— Это была хорошая сковородка — ещё эстонского времени, где теперь такую достанешь! — рассердилась тётя Анне.

— Магту я бы такую выходку не позволила! — вставила тётя Ида вслед за другими.