Леэло Тунгал - Товарищ ребёнок и взрослые люди

И вдруг я увидела, что одно злое существо уже проникло в комнату, присело в темноте на корточки и широко оскалилось, обнажив зубы! Маленькие, но сверкающие и острые зубы!.. Я почувствовала, как мои ноги, обе, покрылись от страха потом.

— Помогите! Помогите!

Бабушка проснулась и села, и дедушка перестал храпеть.

— Помогите!

Я крепко обхватила бабушку за шею.

— Пожалуйста, ну, пожалуйста, не уходи с чёрными дядьками!

— Да успокойся, никуда я не уйду, — пообещала бабушка.

— Что вы там расшумелись среди ночи, — проворчал дедушка.

— Замолчите!

— Чёрные дядьки были тут, в комнате!

— Что такое? Минна, этот ребёнок совсем рехнулся, что ли? Бабушка, спавшая на кровати с краю, чтобы я не упала, села, спустив ноги на пол, и потянулась. Затем она встала.

— Будь спокойна, я пойду, сделаю тебе сладкой воды.

— Не уходи! — Я обхватила её. — Чёрные дядьки уведут тебя!

Я больше не могла спать и начала икать.

— Минна, сделай что-нибудь с этим ребёнком. Я хочу спать! — рассердился дедушка.

Бабушка мягко отвела мои руки и пошла… прямо в сторону этих сверкавших клыков. Затем она щёлкнула выключателем, и комната наполнилась оранжевым светом.

— Ну, детка, где твои чёрные дядьки? — спросила бабушка.

— Там, за окном! — радостно крикнула я, потому что тайна сверкающих клыков прояснилась в единый миг: это были мамины хрустальные бусы, которые я, ложась спать, положила на стол. Брр, в темноте я не осмелилась бы больше надеть их на шею!

Бабушка подошла к окну и выглянула между гардинами.

— Нет там никого! Луна, видишь, большая и круглая, наверное, это и нагнало на тебя страху.

— Задёрни теперь гардины поплотнее, чтобы просвета не было! — потребовала я. — Что я буду делать, если и тебя с дедушкой тоже увезут?

— Сумасшедший ребёнок! — недовольно ворчал дедушка. — Совсем ненормальная!

Но бабушка попыталась его успокоить:

— Да ты сам подумай. Девочка видела, как бабушку Мари увозили, а теперь и Хельмес тоже! Ты и сам не спал ночами, сидел в сапогах и в пиджаке, когда самое большое выселение было…

— Она взяла со спинки стула свою большую шаль, накинула на плечи и пошла в кухню.

— Не уходи! Не…

Дедушка встал с постели и стоял передо мной.

— Была бы ты моим ребёнком, я тебя сейчас как следует выпорол бы! Берёзовая каша — самое лучшее лекарство для плохих детей! Тут где-то должен быть мой ремень…

— Меня нельзя бить ремнём!

— Ну, в старину говорили, что с поркой через попку в голову приходит разум, — продолжал ворчать дедушка.

— Роберт! — крикнула бабушка из кухни.

— Попробуй только меня пороть! Рубцы останутся, и тогда тебе попадёт от таты!

Дедушка с открытым ртом уставился на меня.

— Ах, рубцы останутся! Рубцы! Слыхала, Минна? Хо-хо-хо! Рубцы! Да где ты это слово слышала? Хо-хо-хо! — смеялся он так, что на глазах выступили слезы.

Странное дело, но слово «рубцы» увело мысли дедушки куда-то в сторону и неожиданно вызвало у него такое весёлое настроение, что когда я выпила приготовленную бабушкой сладкую воду и сходила по-маленькому на помойное ведро (на дворе ведь было темно и холодно), он спросил у меня уже без всякой сердитости:

— Скажи, как твои папа с мамой поступают, когда на тебя находят такие приступы паники? Что у вас дома в таких случаях делается?

Что такое приступы паники, я и понятия не имела, но подумала: надо бы предложить дедушке что-то весёленькое, чтобы он опять не начал говорить о берёзовой каше. — у нас… у нас поют и танцуют!

Это не было неправдой. С мамой мы танцевали часто такие танцы, как «Присядь» и «Ох, прыгай, медвежонок!», а папа учил меня танцевать «Каэра-Яан» [8] Названия песен, пением которых сопровождались танцы. . Мы с ним и танго танцевали, но бывало и так, что танцевал папа, а меня держал на руках. «Когда тихо в ночи звучит танго-нотюрно, я в мечтаньях своих обнимаю тебя…» Маму наши танцы смешили, потому что тата делал разные странные движения и неожиданные резкие повороты, которым и я научилась подражать.

Дедушка таких танцев, как «Присядь» и «Ох, прыгай, медвежонок!», не знал, танцевать танго он когда-то немного умел, но теперь всё позабыл, но «Каэра-Яан» помнил. Он схватил бабушку за руки, заставил её подпрыгивать и пел: «Ой, Каэра-Яан, Каэра-Яан…»

Бабушка отмахивалась и пыталась вырваться из дедушкиных объятий.

— Чего ты отбиваешься — «Каэра-Яан» хотели в эстонское время сделать бальным танцем. Во! — смеялся дедушка. — Ну ладно — станцуем тогда маленький краковяк!

И дедушка, хлопнув в ладоши, взял бабушку за руку и начал новый танец, напевая:

Выглядело очень забавно, как они вдвоём танцевали среди ночи — бабушка в просторной ночной рубашке и с большой шалью на плечах, дедушка в длинных белых подштанниках. Наконец запела и бабушка, кажется, по-русски:

В животе у меня немножко свербило от страха, но на всякий случай я не стала спрашивать, не на русском ли языке они пели. А вдруг на русском? Но от бабушкиной сладкой воды я позабыла свои страхи, и глаза у меня начали, наконец, слипаться… Пусть эти забавные старые люди скачут хоть всю ночь напролёт, если им больше нечем заняться!

Когда я была у бабушки с дедушкой, время тянулось жутко долго. Ночь за ночью приходилось спать рядом с бабушкой, пока однажды не пришли из Народного дома и не сказали, что тата позвонит через час, и нам надо быть в канцелярии, ждать звонка. Народный дом был большим и важным тёмно-красным зданием, он стоял очень близко от нас — через дорогу. Его построили жители Йыгисоо и всей округи в эстонское время, когда тата был ещё мальчишкой. В Народном доме он выучился играть на тромбоне, участвовал в представлении разных пьес и ходил на всякие курсы. Там учили всему, начиная с гримирования (так называют раскрашивание лица) и кончая художественным вышиванием — от этого занятия тётя Лийли была в восторге. Раньше, когда мы приезжали к дедушке с бабушкой, я часто ходила с татой в Народный дом. Поначалу я прямо-таки стремилась туда, потому что мне очень хотелось увидеть «Миккумярди» и «Сватовство» и разные другие захватывающие представления — «спектакли», о которых мне рассказывал тата. И я была сильно разочарована, когда ни на сцене, ни за сценой не оказалось ни одной деревенской девушки с волосами из пакли и с красными щеками, поющей «В пастолах мульк [9] Мульк — житель местности Мульгимаа (Mulgimaa) на юге Эстонии. за мызою отплясывает с Лийзою». За сценой стояли лишь огромные пожелтевшие рулоны бумаги. Мы с папой немного развернули один — там были нарисованы красивые берёзы с белыми стволами. Да, лучшие дни этого дома прошли ещё до того, как я родилась!