Леэло Тунгал - Товарищ ребёнок и взрослые люди

О том, как надо вести себя в школе, я знала уже давно. В тот вечер, когда было кино, тогда да, можно было просто так бродить по школе, но когда в классах шла учёба, тогда можно было приходить только в случае крайней необходимости! И сразу у двери следовало сказать: «Прошу прощения, что мешаю занятиям». И если стоящий перед классом учитель милостиво кивал тебе, это значило, что можешь очень быстро пройти через класс. Но если в класс входит кто-то из учителей или сама директорша, тогда все ученики должны мгновенно прекратить свои занятия, встать и стоять возле своих парт, пока им не скажут: «Пожалуйста, садитесь!» Тогда начинается славный деревянный стук — некоторые парты так устроены, что сесть или встать можно лишь откинув часть крышки парты, и поскольку при этом есть возможность сделать это со стуком-грохотом, то такой возможностью надо воспользоваться, чего бы то ни стоило! Но когда видишь кого-то стоящим возле доски в углу спиной к классу, то понимаешь, что этот кто-то провинился: разговаривал во время урока, списывал у соседа, сунул в чернильницу кончик косы сидящей впереди девочки или сделал ещё что-то непозволительное. В классной комнате, разумеется, четыре угла, но настоящим наказанием считалось, если ставили в угол возле доски.

Когда мы с татой пришли на урок в пятый класс, все дети вежливо встали. Тата посадил меня на заднюю парту рядом с толстым черноволосым мальчиком, которого звали Велло. И папе пришлось дать ему, как и мне, для рисования тетрадный лист из собственных запасов, потому что этот Велло объявил, что в магазине в Лайтсе тетради для рисования кончились, а в город его старуха поехать не смогла, потому что председатель её не отпустил. Велло всё время шмыгал носом, и я сначала подумала, что он сдерживается, чтобы не заплакать, — ведь он несчастный ребёнок, у которого ни папы, ни мамы нет, есть только старуха, а старухи, как известно из сказок, существа зловредные, почти как ведьмы! Но стоило ему некоторое время не втягивать носом воздух, как у него под носом появились две сопливых дорожки. Очевидно, злая старуха наколдовала ему насморк… Тата спросил у детей, какие приметы весны они заметили по дороге в школу, и ученики, которые хотели ответить, аккуратно подняли одну руку. Я тоже пару раз поднимала руку, но тата не дал мне говорить. Сначала это испортило мне настроение, но тут я вспомнила, что обещала в школе помалкивать, вести себя тихо, как мышка, и примирилась с тем, что слушала, что говорили другие. Дети говорили о скворцах, и чёрных дроздах, и подснежниках, и прорастании картофелин.

Велло тоже понял руку и сказал:

— И весной говно надо разбрасывать по полю.

На это все другие засмеялись, а тата поправил:

— Об этой работе можно использовать более вежливое выражение: раскидывать навоз или вносить удобрения.

Похоже, этот Велло вообще был шутник: на радость всему классу он сообщил тате:

— Слышь, я не могу нарисовать голову человека, у меня нет копеек. Дай мне пятачок.

Другие прыснули со смеху, а я рассердилась: у таты и так мало денег, а этот толстомордый Велло ещё требует, чтобы за рисование человеческой головы ему платили!

Но тата только усмехнулся и велел Велло научиться говорить слова «пожалуйста» и «спасибо». Когда Велло произнёс волшебное слово «пожалуйста», он получил желанный пятак. Тата стал с интересом смотреть, что он с этой монетой сделает. Я тоже глядела искоса. А этот Велло оказался очень смекалистым: положил монету на бумагу, обвёл её карандашом и получился красивый кружок.

— Вот, пожалуйста, человеческая голова теперь на месте, как пять копеек! — И он протянул монету тате. — Теперь нужен бы ножик. Тогда можно сделать рот и глаза.

— Ты что, ножом нарисуешь рот и глаза? — весело спросил тата.

Лицо Велло не выражало даже намёка на шутку.

— Нет, карандаш гнилой, затупился!

Тата дал ему свой перочинный ножик, и Велло пошёл к мусорной корзине затачивать карандаш.

— Полное ге! — вдруг крикнул он. — Палец порезал! Этот нож, он же острый, как тот, которым режут трупы. Кровь пошла…

Тата осмотрел палец Велло.

— Да, кровь идёт. Пойдём в канцелярию, промоем риванолом и перевяжем!

— А у тебя трипперная лиловка есть? — спросил Велло.

Другие опять засмеялись.

— Чего ржёте? — рассердился Велло. — Никогда не слыхали, что ли? Трипперная лиловка лучше всего для очистки ран, старуха всегда ею мажет. Кинет две крошки в воду, и дело с концом!

— Название этого порошка «калиум пер марганатум», — объявил тата, усмехаясь. — Или просто марганец, марганцовка. Пойдём посмотрим, может, он есть в шкафчике Красного Креста!

Остальным детям было велено спокойно продолжать рисование, но они ничего не рисовали, девочки хихикали, а мальчишки бросились к учительскому столу, рассмотреть татин ножик. Это действительно была вещь, заслуживающая рассмотрения, — несколько лезвий, штопор и даже маленькие ножницы, которые выскакивают, если умеешь нажать в правильном месте.

— А ты не наябедничаешь? — спросил один мальчик, взглянув на меня. — Мы не сломаем, посмотрим только.

— Не наябедничаю, — сказала я важно, хотя раньше этого слова никогда не слыхала.

Но Велло прямо повезло, что он порезал палец; поскольку с забинтованным пальцем рисовать ему было трудно, тата помог ему сделать из человека с пятикопеечной головой очень важного человека с лопатой, который был в чёрных сапогах и зелёном ватнике. Перед ним на земле были большие коричневые лужи, а с неба ему улыбалось солнце, такое же круглое и большое, как голова человека с лопатой. На голове его была шапка с козырьком, так что было совсем непонятно, что эта голова пятикопеечная…

Слова — вещь очень интересная. Если бы люди должны были лаять друг на друга или рычать, жизнь была бы гораздо скучней. Но, к счастью, умные изобретатели выдумали множество слов. Иное слово услышишь, и само собой понятно, что оно означает. Например, «ябедничать» — звучит нехорошо, как сказал тата, это означает жаловаться на других, а жаловаться некрасиво. «Трипперная лиловка» — это звучит очень красиво, но как можно было понять по смеху других детей, это какое-то смешное название порошка.

Мама рассказывала, что я впервые засмеялась, когда тата прочитал ей вслух новость из газеты, что Элла Алласильд получила охотничьи права. Элла Алласильд была наверняка порядочным человеком, раз она получила охотничьи права, и что тут смешного, этого я теперь понять не могу. Но такая уж жизнь. Получается, что ребёнок, родившись, не умеет даже смеяться, не говоря ни о чём другом. Кажется, умеет только плакать с самого начала, а ходить, смеяться и говорить надо научиться! Я засмеялась в первый раз тогда, когда даже стоять не могла — сидела на кресле, подпёртая подушкой, и смеялась над Эллой Алласильд, получившей охотничьи права! Мама и тата тоже расхохотались, потому что им было очень приятно, что их ребёнок уже умеет смеяться. Бедняга Элла Алласильд, когда пошла на охоту, даже и понятия не имела, что на другом конце Эстонии, услыхав её имя, засмеялся младенец в ползунках! Но кто знает, может, эта охотница в тот момент стала сильно икать? Икать, как известно, начинают по двум причинам: либо у тебя штанишки мокрые, либо о тебе где-то что-то говорят. Закинув ружьё за спину, икающая охотница, наверное, проверила, а может, она в штаны намочила? Конечно, нет, иначе ей не выдали бы охотничьи права! «Ну, значит, кто-то говорит обо мне», — вероятно, подумала она.