Петр Катериничев - Странник (Любовь и доблесть)

Его волнует только собственное тщеславие. Вот я и имитирую... – Девушка задумалась, собрав лоб морщинками, выдохнула смешком:

– Этот... самолет.

Знаешь, в детстве такие пацаны крутили, на веревочках. И губами так делали:

«Жж-ж-ж-жжж». Вот и я – жужжу, а летать – не летаю. А так хочется летать! – Марина помолчала, потом сказала:

– Я сильно сегодня напилась, – спросила безо всякого перехода:

– Ты жил когда-нибудь в маленьких городках?

– Бывал.

– Не путай экскурсию с эмиграцией. Побывать в любом таком пару часиков – даже экзотика, а жить... Словно под водой мутной. Кругом грязь, парни пьяные и грубые, нищета. Помнишь Ван Гога, «Едоки картофеля»? У людей истощенно-алчные лица, они сидят за столом, картошку уминают, желто-грязно все, и все – голодные... Вот это и есть наш городов теперь, если в миниатюре. – Девушка зябко передернула плечами. – Вот я и ринулась в Княжинск. Знаешь, почему мы все попадаемся? Кругом серо, убого, люди экономят на всем, заняты мелкой склокой, привычно-изматывающей, как головная боль... А в телевизоре – цветно! И мальчики-одуванчики эти, Иванушки-Аленушки: все они чистенькие, с белыми зубками, веселые... И мир в телевизоре – цветной. Людям мишурная позолота нравится куда больше золота: она праздничней. И все мы хотим праздника. Всегда.

И получаем пустоту. Бутафорский мир не терпит дневного света, и если сны хоть остаются в памяти, есть в них что-то волшебное, то все остальное просто пропадает, стоит лишь кнопочку на пульте надавить.

– Каждый жизнь себе выбирает сам.

– Вот уж нет. Это смерть каждый сам себе выбирает, вольно или подсознательно. А жизнь... Она кому-то удается, а. кому-то нет. Так бывает.

Княжинск... Сначала он мне таким вот цветным праздником и показался. Даже очарована была; мальчики на иномарках, спортивные комплексы, ночные клубы. Как бы не так. В любой клуб или казино днем зайти: размалеванная бестолочь, эти венки-цветики, эти портьерки под бархат или стойки хромированные... Посетители жизни свои словно похоронили уже, и здесь – поминки по себе справляют, веселенько так, с музычкой, как принято. Модели. «Ж-ж-ж-жжжж».

А знаешь, что самое страшное? Никого мне уже не жалко по-настоящему. И ничего не хочется. Ни-че-го. Раньше думала, денег соберу, квартирку куплю, заживу... Купила. И – как в камере-одиночке. Все эти ночные погребальные клубы и прочие увеселения... Они – наркотик. Ведь умом понимаю – мельтешня, после только маета пустая в душе остается, и люди там – куклы раскрашенные, а где других взять? К «едокам картофеля» я не вернусь. Вот и получается. Мне двадцать восемь. И я ничего уже не хочу. Ничего. – Девушка Улыбнулась, но очень неуверенно. – Так что я тоже странник. И не знаю, что хочу найти.

– Мужчину, – спокойно произнес Олег. Глаза Марины стали глубокими, цвета моря.

– Ты прав. Мужчину. Который бы был достоин любви. Я бы полюбила его, честное слово. Вот только мужчин вокруг Не осталось.

– На маскарадах не увидеть лиц.

– А ты разве в другой жизни живешь? Маскарад – кругом. Вот ты появился из ночи и умчишься туда, странник. Я проснусь завтра, и – то ли был ты, то ли не было. Не жизнь – сплошное метро. Что-то мелькает за стеклами, люди появляются, пропадают, и никого и ничто нельзя остановить ни на миг, даже если этот миг покажется тебе очень-очень важным. А жаль.

Ночной город зиял пустотой улиц и казался сейчас особенно огромным.

Освещены были лишь дороги, но редкие люминесцентные фонари словно окутала влажная бахрома тумана, и в этом свете дома лишь едва-едва выступали из окружающей тьмы тусклыми прямоугольниками желтых окон. В каждом доме горело одно-два оконца, не больше, остальные лишь отражали вялый, увязший в тумане фонарный свет.

– Знаешь, когда я была маленькая, мне всегда было непонятно, куда деваются люди ночью. Неужели так и спят в коробках-домах? Этого просто не могло быть. Я знала, взрослые нарочно укладывают детей, а сами – уезжают на карнавалы, беззаботно веселятся на площадях, смотрят красивые фейерверки, танцуют, и жизнь у них совсем не такая унылая, как днем. А теперь выясняется – они просто спят друг с другом. Или просто пьют. И жизнь тлеет в ночи так же скудно, только еще и темно. Притормози у того кафе, странник, я сойду. Там светло. В пустой дом мне совсем не хочется. – Девушка улыбнулась, сдерживая слезы:

– Может, сегодня мне повезет?

– Не отчаивайся. Тебе повезет.

Девушка вышла из машины:

– Прощай, странник. Ты добрый, а что толку? Пойти тебе тоже некуда. А все-таки... Так хочется полета! И еще – тепла.

– Ты верь. Тогда – сбудется.

– Я верю. – Марина улыбнулась печально. – Ведь по ощущениям полет от падения – неотличим.

– Третий вызывает первого, прием.

– Первый слушает третьего.

– Девки сбежали!

– Девки ?

– Принцесса и с ней еще две.

– Какие две?

– Детдомовские.

– Что произошло?

– А пес их знает! Санитару раскроили голову бутылкой, доктора измордовали...

– Дурдом. Они не могли далеко уйти. Ищите.

– Мы ищем, но... Привлечь хоть какие-то серьезные силы не можем. Любая активность будет замечена. В теперешней ситуации это...

– Так действуйте тихо!

В трубке спецсвязи послышалась отборная ругань. Потом на некоторое время воцарилось молчание, и властный голос приказал:

– Зачищайте. Все зачищайте. Всех людей, задействованных в операции втемную.

– Есть.

– Журналист не объявился?

– Нет. Наверное, залег на дно.

– Не тот человек. Он объявится. И как только объявится – стирайте. – В трубке послышался смешок. – Хотя мне он и симпатичен, но опасен чрезвычайно.

Его убрать, даже если придется стрелять из базуки в центре города. Возможностью рассекречивания пренебречь.

– Но это приведет...

– Вам непонятен приказ?

– Виноват. Понятен.

– И помните: если вы не успеете убрать его первым, он сам вас сотрет. Как мел с доски.

Олег тронул и помчал в ночь, оставив незнакомку у островка света. Каждый выбирает сам, где ему жить. Одни живут в пространстве, на плоскости, разлинованной пунктирами границ, размеченной названиями населенных пунктов, разлинованной солнцем на день и ночь. Другие – во времени, когда события прошлого волнуют больше, чем унылое сущее, когда представления о будущем и выдуманные миражи реальнее и рельефнее пустой заоконной сутолоки будней. А он сам? Где живет он? В дороге, пытаясь угнаться за теми миражами? Но получается так, что это они его гонят.

Данилов тряхнул головой. Сонное оцепенение прошло, мозг переключился в режим работы следующих суток. Действовать нужно быстро. Он проехал несколько кварталов, свернул в затененный дворик, вытащил трубку оказавшегося в бардачке мобильника. Выждать пришлось семь гудков, пока хриплый со сна голос ответил: