Игорь Шенфельд - Исход

Однажды тут, на автовокзале встретил Аугуст знакомого немца, Каспера Фогельзанга, который был «подшафэ» и в хорошем настроении, и пять минут дурацкого разговора с ним в очередной раз изменили жизнь Бауэров-Ивановых. То была воистину историческая встреча, рассказ о которой снова и снова хотели услышать взрослые и дети в семье Ивановых. И Аугуст снова и снова рассказывал им, как это было.

А было так: Фогельзанг подошел и распорядился:

— Сыпь в пинжак два кармана доверху!

— Чего празднуем? — спросил его Аугуст, — миллион нашел на дороге? Тогда купи оба мешка сразу.

— Мильён — не мильон, а только скоро я ананасы прямо с дерева есть буду, туда-сюда. Все, Аугуст! Уезжаем мы! Нуммер нам пришел! Нас Германия признала: всю семью! Подъемные дали: ого-го-го! Плюс бесплатные билеты на самолет! Через месяц летим, туда-сюда. Тю-тю. Прощай немытая Россия. Пошли вы все на х…..: нахаузе — хотел я сказать.

Аугуст отсыпал Касперу семечек просто так, в порядке поздравления с отъездом, и спросил его, скорей для вежливости, а не информации ради, как это он все это дельце так ловко провернуть сумел, что даже и авиабилеты, и подъемные ему на блюдечке поднесли — как министру иностранных дел какому-нибудь…

— Это ты хорошо сказал про министра иностранных дел, — захохотал Фогельзанг, — точно! Теперь я — министр иностранных дел! Так себя и чувствую, туда-сюда… А проворачивать ничего особенно и не пришлось, чтоб ты знал. Только в Москву надо ехать, туда-сюда. С немецкого посольства начинать надо! — с удовольствием стал просвещать Аугуста Фогельзанг, — едешь в Москву, значит, на Большую Грузинскую, записываешься там в очередь на площади; ну, постоять надо другой раз денька три с номером на руке, туда-сюда, а то и с недельку можно в очереди простоять; были везучие — дня за два получали бланки заявлений — антраги. Ну и все: заполнишь свой антраг, уже дома, с разумением, внимательно, чтоб никого не забыть вписать, или наоборот — тещеньку забыть внести… тю-тю, мама, ха-ха-ха… да… сделаешь, значит, копии документов с доказательствами, что ты немец, туда-сюда, и что твоя семья к тебе прямое отношение имеет: родители там, дети; отправляешь всю эту макулатуру в адрес посольства, и ждешь. Через несколько месяцев, когда проверят твои бумаги и убедятся, что ты и есть Бауэр из Гуссарен, например, а не беглый какой-нибудь Хрущев из Калиновки, туда-сюда, то вызовут тебя на шпрах-тест: проверить, короче, как ты немецким языком владеешь; ну, про то — про сё поговорят; спросят, был ли ты под спецкомендатурой; да где; да кто еще с тобой был; еще спросят, был ли ты в трудармии: все такое. Ценишь ли свою принадлежность к немецкой нации? — про это тоже спросят. Ну, тут все просто: "Ja" да "Ja" отвечаешь как попугай. А, да: еще какие немецкие песни знаешь, спросят. Так что выучи. Меня спросили. А я как назло ни одной не знаю, фердаммт. Ну и спел я им: «Кого-то с горочки спустили…», нет, не так: «Вот кто-то с горочки спустился», только на немецком языке: "Da kommt ein Kerl den Hügel runter! Mein Gott, mein Gott: wer ist denn das? Vielleicht mein Mann, wi’n Schwein betrunken, Vielleich mein Vater aus dem Knast…": представляешь, Аугуст — прямо на ходу сочинилось, ей-богу не вру: вот что значит экстремистская ситуация в последней инстанции… Видел бы ты как они удивились, туда-сюда!: «Первый раз такую немецкую песню слышим!», — говорят. Но я и тут вывернулся: «Это, — говорю я им, — старая народная песня жителей Унтервальденского кантона, которая запала мне в память еще в раннем детстве, когда мы ехали мимо ихней деревни. С тех пор на все немецкие праздники ее пою». Они себе этот факт пометили в тетрадке, но зато меня же на моем же слове чуть было в сачок не посадили: «А какие немецкие праздники Вы знаете?» Ух ты!: я аж взмок, Аугуст, туда-сюда. Но обратно спасся благодаря природной моей смекалке: «Рождество Христово, — говорю, — «О Танненбаум», короче; дальше — Пасха и падение берлинской стены». Ох, как они смеяться стали! В общем, понравился я всей посольской комиссии: а их целых двое там было, туда-сюда — это невооруженным глазом видно было… в смысле, что я понравился.

Ну и все. Еще через несколько недель получишь по почте «нуммер»: приглашение на въезд. И поедешь в посольство еще один раз, туда-сюда: за деньгами и за билетами: всё бесплатно выдадут! Не понимаю, чего ты вообще еще торчишь тут, с семечками этими. Давно бы уже вюрстьхены трескал под немецкое пивко. Мне оно уже ночами снится, Аугуст, аж слюнки текут — подушка за день просыхать не успевает. Скорей бы! И чего я, дурак, десять лет назад не двинул вместе со всеми… сидел, понимаешь, куковал пустым животом в пустой комнате, туда-сюда. Сейчас бы уже с пивным брюхом по аллеям разгуливал, местных воробьев русскими матюками поливал: а нехай учатся, срань мелкая: небось, русские люди со Сталинграда к вам прибыли — не монгол на ослике! Эх! Республику немецкую все ждал, туда-сюда! Дурак! А она вон она — готовая стоит! Федеративная называется. Все, Аугуст: теперь я излечился. Через месяц делаю из всего этого вашего перестроечного гамна быстрые крылышки, и — "Deutschland, Deutschland über alles"… аллес-хреняллес… чего и тебе желаю, Аугуст… ну-ка, отсыпь-ка ты мне еще чуток, раз ты сегодня добрый такой, туда-сюда…

Для Аугуста этот толчок оказался определяющим. Он решил подать на выезд. Сказал об этом семье. Все согласились без колебаний: дошли до края, до состояния, в котором для патриотизма уже не оставалось места. Аугуст продал на базаре свою медаль «За освоение целинных земель» (уже появились везде в изобилии торговцы советскими орденами и наградами), и отправился в Москву. Вернулся через десять дней с анкетами — «антрагами». Заполняли всей семьей — долго, скрупулезно. Копались в своих бумагах, что-то вспоминали и вписывали бездоказательно, на что-то собирали справки, делали копии: заявление с приложениями получилось толстым, как роман. Сколько сотен тысяч такого рода романов было написано и отослано в германское посольство в те годы? Россия вряд ли этим когда-либо заинтересуется. Только Германия знает это точно…

Но и Германия не совсем представляла себе тогда, какой ценой все это доставалось заявителям — антрагштеллерам на выезд: каких денег, нервов и унижений от толкотни в бестолковых и враждебных «инстанциях» — за справками, загранпаспортами, разрешениями, печатями и подписями. Никто ничего не хотел делать по закону, все ждали взяток. А денег на взятки не было, их вообще не было, до такой степени не было, что всякая ксерокопия — и та становилась проблемой. Но это уже ничего не меняло: все силы и помыслы обращены были теперь на одну цель, потому что стало очевидно: не выберемся отсюда — умрем. Пришлось пожертвовать и последней памятью от Ули — брошкой с камешками цитрина. Продать орден Трудового красного знамени Людмила отцу не позволила: «Это наша общая награда, — сказала она, — и мамина — тоже. Она бы ни за что не захотела, чтобы ты ее лишился».