Игорь Шенфельд - Исход

Настоящий Бауэр не обманул: вредный Дементьев к Аугусту Бауэру больше во сне не являлся, и по ночам его не тревожил. Он вообще перестал сниться Аугусту.

А профессиональный боксер Константин Бауэр, которому Аугуст несколько раз пытался показать фирменный прием его деда, но так и не смог его вспомнить в деталях, отсмеявшись, пообещал сделать своему старому «тренеру» ценный подарок. И вскоре сдержал слово: приехал однажды с телемонтером, установил на домике Аугуста спутниковую антенну и подключил к телевизору «русский» ресивер. С этого дня, если он не был занят с документами Аббаса Геллуни, не писал писем Аэлите, не возился в огородике и не рисовал русских стрекоз, Аугуст сидел перед экраном телевизора и активно участвовал в разного рода политических поединках Владимира Соловьева, выступая при этом активнейшим третейским судьей по каждой дуэли; постигал моменты истины с Андреем Карауловым и много кой-чего полезного подсказывал тому, хотя телеведущий и не мог слышать мудрого старика из Германии, а также внимал, интенсивно кивая, Михаилу Леонтьеву с его проблемными политическими телекомментариями, повторяя вслед за журналистом в конце передачи: «Однако!»; а раз в неделю, уже с утра распалясь, Аугуст весь вечер оглушительно орал третьим голосом, стараясь перекричать жутко вопящих, стоящих друг перед другом и не слышащих друг друга Сергея Кургиняна и Николая Сванидзе, объявляющих свои разнонаправленные, но равнобеспощадные приговоры несчастной Истории.

Сосед Друккерт, слыша громкие вопли в доме Аугуста Бауэра, давно уже перестал звонить полицию и сообщать, что старика Бауэра убивает русская мафия. Друккерт теперь уже выучил, что старый Бауэр таким способом смотрит телепередачи из России.

Особенно любил Аугуст смотреть канал «Культура», а также историческую программу «365 дней». И еще обожал он старые фильмы из серии «Легенды нашего кинематографа». Но и современное российское кино его интересовало все больше. Очень забавно было рентнеру Друккерту, развернув любительский телескоп с фотоприставкой на окна соседа Бауэра, наблюдать со стороны, как старый Аугуст смотрит телевизор и плачет; Друккерт недоумевал: ладно бы показывали биржевые новости, так нет же — от обыкновенного художественного кино плачет его русский сосед! А с чего там плакать-то?: кино оно и есть кино — пиф-паф и хэппи энд через полтора часа с рекламой пополам: брехня одна, другими словами, и чистая потеря времени. Откуда было знать бывшему страховому агенту Друккерту, что старый Аугуст смотрит не голливудский фастфудный непотреб, а плачет от «Судьбы человека» по Шолохову, или, в другой раз, уже от современного российского фильма под названием «Остров». Хорошо, что у телескопа нет ушей, понимающих русский язык, а то бы Друккерт еще больше удивился, слыша, как Аугуст Бауэр, сидящий перед «Островом» на своем экране и утирая слезы, шепчет странные слова: «Возрождается, возрождается, ей-Богу, честное слово: ведь возрождается же!..».

Что ж, он действительно был уже очень стар, этот Аугуст Бауэр. Но не дряхл, нет! Задора в нем было еще очень много, еще огого сколько, и сосед Друккерт мог это подтвердить. Так например, Друккерт замечал, что Бауэр по два-три часа кряду слушает эстрадные концерты и часто подпевает, а то и приплясывает перед экраном.

Иногда, после концерта, выключив телевизор, Аугуст шел к реке и все еще напевал по инерции. Так например, прокралась ему однажды в сердце песня Марка Фрадкина на стихи Роберта Рождественского:

И вот шагал Аугуст мимо участка Друккерта и напевал себе под нос эту песенку тихонечко, однако к концу строфы голос его креп, и последнюю строчку припева старый Аугуст выдавал уже в полную мощь, так что соседу Друккерту оставалось лишь сокрушенно качать головой, слыша непонятные звуки, летящие мимо него в сторону виноградников:

Но иногда Аугуст шел к реке и ночью, на рассвете, почти крадучись, чтобы не спугнуть рождение нового дня. Это бывало так: он просыпался еще в темноте, и заметив первые признаки утра шел к окну, чтобы проверить, каким рождается этот новый день. Если небо было чистым, то он одевался, брал свой холщовый стульчик и отправлялся на высокий берег реки. Там он садился лицом на восток и в терпеливом нетерпении ждал, когда над землей, в стороне России поднимется солнце. Это было очень важно для него — не пропустить момент восхода солнца. И каждый раз он слегка волновался, как волнуются православные в пасху перед пещерой в Иерусалиме, в которой должен вспыхнуть священный огонь.

И каждый раз солнце всходило! И каждый раз, когда золотой огонь опалял кромку горизонта, и великий шар жизни торжественно поднимался над землей, Аугуст Бауэр испытывал тихий, священный восторг, от которого слезились его глаза, напоенные чистым утренним светом.

Кобленц, Апрель, 2012