Венди Холден - Нелады со звездами

Грейс показалось, что у нее задеревенела спина, а между лопатками вонзили стальной прут. Она с ужасом посмотрела на Генри, но тут же была вынуждена пригнуться, уворачиваясь от коктейльной соломинки, прилетевшей со стороны пивных животов, к которым теперь присоединились их жены.

— Извини, — полным отчаяния голосом прошептала она. — Это я во всем виновата. Я должна была сама все проверить.

Единственным ответом Генри было едва заметное пожатие плечами.

— Я хочу сказать, — запинаясь, продолжала она, — я догадывалась, что это за программа, но когда речь зашла о текущем положении, я даже представить себе не могла…

Грейс чувствовала, что ее лицо стало пунцовым от стыда. Черт бы побрал Элли! В конце концов, именно она ответила на звонок из студии «Чарлтон». Правда, теперь, оглядываясь назад, Грейс понимала, что Элли интересовала лишь возможность свести ее с Генри, какой бы неподходящей ни была программа. Вот уж точно, «текущее положение». Ха, черт побери, ха. Но и на ней самой огромная вина. В конце концов, это она поленилась все проверить.

Пожав плечами, Генри подозрительно ткнул пальцем в заплесневелую сосиску в тесте. Мешки у него под глазами были темнее обычного. Судя по всему, его новый литературный проект отнимал у него все силы. А может быть, это был проект иного рода? Грейс снова мучили сомнения. Проект, связанный с женщиной. Это объясняет скучающую отрешенность Генри. Похоже, его добродушная терпимость ко всему, начиная с отмененного выступления на фестивале в Сент-Меррионе до разговора с Энди Туортом на радио «Гейнсборо», наконец иссякла.

Грейс разрывалась между отчаянием и возмущением. Кто виноват в затянувшейся полосе неудач, обрушившихся на нее? Но, увидев Дарси, вернувшуюся с двумя самыми странными созданиями, каких она только видела, Грейс вдруг с отчаянием поняла, что будет еще хуже.

— Вот ваши собратья, другие участники передачи, — объявила Дарси. — Это Манди. Она только что поведала журналу «Ньюз ов зе Уорлд» о своем романе с футболистом из «Лидса», не так ли, Манди?

Манди гордо кивнула. С головы до ног покрытая темно-оранжевым загаром, с белыми кудрями, словно поджаренными в духовке, она являла собой устрашающее зрелище. Торчащие соски выпирали сквозь обтягивающую ярко-розовую футболку с надписью «Крошка», выполненной затейливыми блестящими буквами, а ноги возвышались над полом на добрых восемь дюймов благодаря туфлям на прозрачной пластмассовой платформе. Помимо этого, туалет Манди состоял лишь из одной вещи: ярко-зеленой мини-юбки, настолько короткой, что у Грейс возникло подозрение, не выполняет ли она по совместительству функцию повязки на голову. Между губ, выкрашенных в бледно-розовый цвет и обведенных темно-бордовым карандашом, торчала сигарета.

— Точно, — подтвердила Манди, не вынимая сигарету изо рта.

— А это Никоретта, — продолжала Дарси, показывая на вторую девицу. — Она расскажет о том, как провела ночь страсти с одной знаменитой рок-звездой пятидесяти с лишним лет. С кем именно, Никоретта сказать не может, так как это было бы нескромно.

— Наверное, — согласилась Грейс, удивленная, что у подобных девиц еще может оставаться что-то похожее на совесть.

— Особенно если учесть, что Никоретта сейчас ведет переговоры с «Дейли стар» об эксклюзивном интервью, правда?

— Правда, — сказала Никоретта.

Ее мощные мускулистые ноги высились на черных шпильках, а груди были размером с пляжные мячи.

В нос Грейс внезапно ударил знакомый сильный аромат.

— А вот и я, — объявила запыхавшаяся Эвфемия. Слой пудры у нее на лице стал еще толще. — Сесиль Паркинсон уже приехала?

Никоретта и Манди уставились на Эвфемию с откровенным изумлением. Та смерила их взглядом, проникнутым откровенным отвращением.

— Это ваши собратья по передаче, — объяснила Дарси.

Прежде чем Эвфемия успела что-нибудь сказать, вмешалась Манди.

— Эй, — обратилась она к Эвфемии, делая глубокую затяжку и хмурясь, — кажется, я тебя узнала?

Отвращение писательницы ослабло на самую малость. Эвфемия гордо выпятила вперед свою грудь, увешанную драгоценностями и закутанную в меха.

— Да, а что в этом удивительного? В конце концов, я очень знаменитая женщина.

— Точно, вспомнила. Ты та самая, кого трахнул лорд Пэдди Эшдаун [6] Бывший лидер Либерально-демократической партии Великобритании. , да?

На обратном пути Эвфемия подчеркнуто села впереди, а не сзади, рядом с Грейс, как раньше. После разговора с Никореттой она побелела от ярости; ее настроение нисколько не улучшилось после того, как ее освистали за заявление, что матери-одиночки заводят детей лишь для того, чтобы получить жилье в муниципальных домах. Эвфемия никак не могла понять, почему ее слова вызвали такую реакцию у аудитории, состоящей преимущественно из матерей-одиночек, живущих в муниципальных домах. Отчасти обрадованная тем, что ей не придется терпеть в непосредственной близости ледяное молчание Эвфемии, Грейс взамен этого получила в соседи Генри Муна. Не вызывало сомнения, что он испытывает отвращение к событиям сегодняшнего вечера и роли Грейс в них. Его лоб избороздили глубокие морщины; он постоянно недовольно тер глаза.

Особенно стыдно Грейс становилось при воспоминании о том, как упорно Генри старался оказать облагораживающее воздействие на аудиторию. Его выступление было полно убедительной аргументации в защиту свободы слова, но при всей своей ясности и доступности оно не произвело никакого впечатления на зрителей, возбужденных сознанием собственной правоты и бесплатным алкоголем. Естественно, Генри имел все основания злиться на Грейс, как и Эвфемия.

А Эвфемия была просто в ярости. Грейс глядела на мелькающее дорожное полотно, мокрое от дождя, и Морщилась, вспоминая, как последний пьяный зритель бросил гостям передачи последний пьяный вопрос, по экрану побежали титры, и в этот момент Эвфемия вскочила и обрушилась с бранью на Грейс. Мало приятного в том, что твои профессиональные качества обсуждают в самых нелицеприятных выражениях перед миллионами телезрителей. После того, как брошенную Эвфемией в ее адрес фразу «Бестолковая, безмозглая корова» подхватили несколько наиболее усердных потребителей пива, Грейс пришла к выводу, что ее профессиональная карьера скатилась в надир.

Где-то между Лутоном и Стейплз-Корнер Генри задремал и спал до тех пор, пока машина не остановилась перед домом Эвфемии в Фулхэме. Хлопнув дверцей с такой яростью, что в округе задребезжали все стекла, автор «Нашей мамы», переполненная яростью и в кои-то веки не сказавшая ни слова, скрылась в ночи.

— Что это было? — встрепенулся проснувшийся от громкого звука Генри.