Нина Воронель - Ведьма и парашютист

Похоже, к Инге тем временем вернулась ее хозяйская самоуверенность, потому что разговор между ней и Габриэлой перешел в легкую перебранку и голоса их зазвенели на более высоких нотах. Отто услышал, как дочь сказала тоном, не допускающим возражения:

- Пожалуйста, фрау Штрайх, оставьте нас одних на пять минут. Мне нужно обсудить с отцом важную семейную проблему.

Габриэла начала было протестовать, но Отто, испугавшись, что сейчас они рассорятся и Инге уволит Габриэлу, как она уволила Марту, - уж кому, как не ему было знать, какая его дочь стерва! - лихорадочно заколотил лапой в рельс:

"Суп! Суп подгорит, Габриэла!"

Неясно, поняла ли Габриэла его предостережение или просто вспомнила про суп, но она молча вышла на кухню и закрыла за собой дверь, оставив Отто наедине с дочерью. Инге долю секунды поглядела ей вслед и с улыбкой перевела взгляд на отца:

- Ишь, как она бросилась тебя спасать! У тебя с ней роман, что ли?

Отто, польщенный таким предположением, ответил ей с некой даже лихостью, о которой он последние, мучительные свои годы и думать уже забыл:

- А что, только тебе можно романы заводить?

Инге рассмеялась и с неожиданной нежностью погладила его по сильно полысевшей, но все еще кудрявой голове:

- Что ж, роман, так роман, лишь бы на здоровье! О-о, я вижу, она тебя даже постригла? Ну и ну!

Она так давно не прикасалась к нему, - по-человечески не прикасалась, а не по необходимости, когда надо было поменять ему пеленку или ночную сорочку! Он с немой мольбой прижался щекой к ее руке, чтобы она не сразу ее отдернула. Еще минута, и он все бы ей рассказал, но к счастью - ничего себе счастье! - он уже не способен был мигом выпалить то, что рвалось из него наружу. А пока он поднимал лапу к рельсу, дочь успела отнять руку и он успел подумать, что ей противно прикасаться к его ссохшейся старческой коже, и от этой привычной мысли все вернулось на свои места - осторожность, недоверие, неприязнь.

- Куда же мог запропаститься этот план? - спросила она, ничуть не подозревая о пронесшейся в его душе мгновенной буре чувств.

Что ж, так даже лучше, пусть и дальше не подозревает. Ее недогадливость ему на-руку - пусть она и дальше не подозревает, что он спрятал этот план. Инге начала задумчиво шагать из угла в угол, обращаясь то ли к нему, то ли к себе самой:

- Черте что! Я уже всюду, где могла, искала. Ума не приложу, где еще его искать. Я помню, что он долго лежал в маминой шкатулке среди других старых бумаг. Я его так ясно себе представляю - коричневая папка, а в ней несколько больших желтоватых листов с планами отдельных частей. Но это было давно, куда же он делся потом? Куда я могла его перепрятать?

Она резко остановилась перед античным бюро орехового дерева, в котором хранились всякие нужные и ненужные документы, накопившиеся за долгую жизнь Отто, и принялась перебирать аккуратно перевязанные разноцветными тесемками связки старых писем, банковских счетов и контрактов. Отто дважды ударил лапой в рельс, - он терпеть не мог, когда рылись в его бумагах, нужно было срочно вызывать Габриэлу. Та немедленно возникла на пороге с чашкой супа на подносе, - наверно, стояла под дверью и ждала удобного момента, чтобы ворваться.

- А вот и наш супчик! - радостно объявила она и, не глядя на Инге, быстрым шагом направилась к креслу Отто. - Замечательный супчик, именно такой, как мы любим!

Инге с треском закрыла выдвинутые ящики комода и невидящими глазами уставилась на ловкие руки Габриэлы, повязывающей салфетку под подбородком Отто. Предоставив Габриэле готовить его к приему пищи, что стало теперь для него непростой процедурой, Отто продолжал напряженно следить за дочерью - что-то неуловимое в ее поведении тревожило его. Она секунду постояла задумчиво прикусив губу, потом тряхнула волосами и сказала то ли ему, то ли себе самой, то ли фрау Штрайх:

- Ничего не поделаешь, придется ехать в Байерхоф!

- Зачем? - сердито отстучал Отто, хотя он прекрасно знал, зачем ездят в Байерхоф.

- В Управление по Охране Памятников. Там можно получить новую копию плана.

При упоминании Управления по Охране Памятников Отто пришел в ярость и, расплескивая по скатерти аппетитный супчик Габриэлы, принялся сбрасывать с обеденного столика все, до чего мог дотянуться - вилку, ложку, нож, солонку и плетеную хлебницу с хлебом. Некоторое время Инге молча следила, как фрау Штрайх, обиженно поджав губы, поднимает и кладет на стол сброшенные предметы, которые Отто тут же сбрасывает обратно.

- В чем дело, папа? - наконец спросила она.

"Что за горячка? Чего вдруг тебе срочно понадобился план?"

- Хочу кое-что отремонтировать и перестроить.

"Ты что, получила наследство? Интересно, от кого?"

- Почему именно наследство? Есть другие способы получить деньги на ремонт

памятника архитектуры.

"С какой стати кто-то даст тебе деньги на ремонт твоего памятника?"

- Есть фонды, которые дают на это деньги, если я обязуюсь после ремонта открыть замок для публики.

Если бы Отто мог взреветь, он бы взревел. Если бы он мог вскочить и стукнуть по столу кулаком, он бы вскочил и стукнул по столу кулаком. Но ничего этого он не мог. Единственное, что ему оставалось, это сбросить со стола фарфоровую чашку с замечательным протертым супом из зеленого горошка, что он и сделал. Габриэла ахнула и закрыла лицо руками. Отто на мгновение стало ее жалко, но сейчас ему было не до нее, тем более, что с закрытым лицом она выглядела куда лучше, чем с открытым. Поэтому он оставил ее стоять, как она стояла, и заколотил в рельс со всей яростью, на которую был способен:

"Запрещаю! Запрещаю! Запрещаю!"

В ответ Инге повернулась и молча пошла к двери. Отто заколотил еще громче:

"Вернись! Не смей уходить!" Но она, конечно, и не подумала вернуться, она открыла входную дверь и сказала с порога:

- Не стоит так горячиться, Отто, ты все равно ничего не можешь мне запретить. А мне придется на это пойти, как мне это ни противно, потому что я не вижу другого способа заработать хоть еще немного денег.

"К чорту деньги!" - отстучал он, краем глаза следя, как Габриэла отняла руки от лица, взяла тряпку и начала вытирать пол.

- Поверь, папа, у меня больше нет сил бороться за каждый пфенниг, чтобы сводить концы с концами в этом проклятом замке. - тихо сказала Инге и ушла.

Глядя, как за ней закрывается тяжелая дубовая дверь, Отто откинул голову на спинку кресла и громко заскулил. Ему было жаль себя, потому что он не хотел быть ей в тягость, ему было жаль ее, потому что он был ей в тягость, но сейчас ему было особенно жаль замечательный протертый суп из зеленого горошка, который он расплескал по полу без всякой пользы.

- Итак, в путь! Труба трубит! - пропела Инге, затягивая ремень пассажирского сиденья.