Нина Воронель - Ведьма и парашютист

Внешний мир вдруг перестал кружиться и в него ворвался непривычно сердитый вопрос Вильмы:

- ...бум-бум-бум-бум-ческого настроения?

Ури вернулся к действительности и огляделся: они стояли на мощенной розовым гранитом площадке, козырьком нависающей над рекой. Он сосредоточился на голосе Вильмы и медленно осознал, что она задает ему свой вопрос уже не первый раз. Он сделал вежливое лицо и виновато переспросил, что именно она там "..бум-бум-бум-бум" не понимает?

Но Вильма не успела ему ответить - из-под каменной арки, ведущей в соседнюю улочку, появилась экзотическая пара: немолодой, но моложавый мужчина с развевающимися седыми локонами и совсем юная босая девушка с очевидной примесью негритянской крови. Мужчина шагал опираясь на черную трость с костяным набалдашником, на его узких плечах свободно, как на вешалке, болтался в такт шагам ярко-голубой бархатный пиджак, из-под которого вглядывало белое кружевное жабо. Девушка семенила рядом с ним, проворно отталкиваясь от розовых гранитных плит босыми коричневыми ступнями. Едва завидев мужчину с тростью Доротея коротко взвизгнула и повисла у него на шее:

- Руперт, Руперт, Руперт! Как я рада! Как рада!- повторяла она счастливым голосом.

Отлепившись, наконец, от Руперта, она чуть отстранилась, уперлась обеими руками ему в грудь и окинула его любовным, но критическим взглядом:

- Худой, бледный, старый, но красивый как всегда!

- Такой уж старый? - кокетливо спросил Руперт, чем сразу напомнил Ури одного из вечно молодящихся поклонников матери.

- Древний и прекрасный, как этот город! - восторженно прыснула Доротея и обернулась к Вильме:

- Вы ведь знакомы? Это - Руперт Вендеманн, тот самый, знаменитый.

- Ну, конечно, мы знакомы, - сказала Вильма, протягивая Руперту руку. - Мы не раз встречались на конгрессах по защите прав национальных меньшинств. Вы ведь помните меня?

- Как же, как же, - затряс седыми локонами Руперт, задерживая в ладонях руку Вильмы. - Разве вас можно забыть?

Ури почувствовал себя лишним. Стараясь не привлекать внимания он осторожно попятился и облокотился на ограждающий площадку гранитный парапет.

- Что же вы не знакомите нас со своей очаровательной спутницей? - с нескрываемым интересом спросила Вильма. Неизвестно, догадывался ли Руперт

о возможных мотивах интереса Вильмы к его шоколадной босоножке, но выхода у него не было. Он по-хозяйски обнял ее за плечи и представил:

- Это Ульрике, моя верная помощница.

Ульрике выпростала из широкого цыганского рукава коричневую веточку руки и грациозно протянула ее в сторону хищных пальцев Доротеи, скрестившихся по пути с хищными пальцами Вильмы.

- Глядя на это детское лицо , - продекламировал Руперт хорошо поставленным баритоном, - вы никогда не поверите, какой запас энергии скрывается за ним.

Вот уже больше месяца мы с Ульрике колесим из университета в университет и целые дни собираем подписи под нашей петицией. Покажи им, Ульрике!

"Интересно, а что они делают по ночам?" с непонятной ему самому неприязнью полюбопытствовал Ури, пока бессловесная Ульрике открывала висящую у нее на плече холщевую сумку, расшитую пестрой народной вышивкой крестом. Из сумки она вытащила туго скатанный рулон бумаги и начала его разворачивать. Рулон был устроен весьма хитроумно - там по сути было два рулона, соединенных так, что бумага, смотанная с первого, девственно-чистого, тут же наматывалась на второй, покрытый разноцветными рядами подписей.

- Наша цель, - провозгласила Ульрике, - собрать десять тысяч подписей.

- И мы уже к ней близки! - гордо подхватил Руперт.

- А что за петиция? - встрепенулась Доротея.

- Как, вы не знаете? - изумился Руперт. - Странно, мне казалось, что все честные люди уже включились в нашу борьбу!

- В какую борьбу? - встревоженно осведомилась Вильма, явно опасаясь, что она пропустила что-то важное.

Ульрике проворно вытащила из сумки голубую листовку с портретом смуглого усатого парня в куфие:

- Это - Мухаммад Насиб, школьный учитель, высланный из Хеврона израильскими оккупационными властями. Мы требуем, чтобы ему разрешили вернуться на родину.

- А за что его выслали? - полюбопытствовала Доротея.

- Его обвиняют в том, что он во время уроков высылал своих учеников на улицы бросать камни в израильских оккупантов.

- Может, и вправду нехорошо бросать камни во время уроков? - предположила Доротея, задумчиво наматывая стеклянную прядь на стеклянный мизинец.

- Это зависит от условий! - с ученическим жаром отрубила Ульрике и ткнула шоколадным пальчиком в какую-то строчку на листовке. - Вот, почитайте, тут написано: "Угнетенные меньшинства имеют полное право на насилие."

- Ради Бога, Ульрике, только не здесь! - возмущенно перебил ее Руперт. - Эту листовку надо читать вдумчиво, а не так, стоя на одной ноге. Послушайте, тут поблизости есть очаровательное кафе, - "Селина", если не ошибаюсь. Давайте пойдем туда. Не знаю, как вам, а нам с Ульрике давно пора перекусить.

- Прекрасная идея! Нам тоже надо в кафе "Селина"! - воскликнула Доротея и вдруг вспомнила про Ури. - Боже мой, мы забыли познакоить Руперта с Ури!

Она начала тревожно озираться, словно заподозрила, что Ури мог тайком от них сбежать. Обнаружив его у парапета, она позвала:

- Что вы там прячетесь, Ури? Идите сюда, мы познакомим вас с замечательным человеком.

Ясно было, что нет никакой надежды избежать знакомства с этим замечательным человеком, столь отвратно похожим на ненавистного поклонника матери. Зато можно было похулиганить всласть. Ури резко оттолкнулся от парапета, на миг взлетел в воздух и приземлился на руки прямо у босых ног Ульрике. Глядя снизу вверх на изумленно застывшие над ним лица, он отрапортовал:

- Старший лейтенант истребительной десантной бригады израильской оккупационной армии Ури Райх!

У Руперта хватило ума принять шутку за шутку: он милостиво засмеялся и скомандовал Ури "Вольно!". Все вздохнули с облегчением в надежде, что Ури сейчас встанет на ноги и конфликт можно будет считать исчерпанным. Они, бедняги, не имели никакого представления, сколько времени может простоять на руках тренированный парашютист из десантной бригады израильской оккупационной армии! Безо всякого к ним сожаления он не спеша прошелся на руках вокруг Ульрике и сокрушенно сказал:

- Моя мама всегда говорила мне, что немцы - расисты, но я ей н не верил. А теперь я вижу, что она права.

После этого драматичного заявления он рывком встал на ноги и указывая на босые коричневые ступни Ульрике патетически произнес:

- Какая жестокость, заставлять представительницу угнетенного меньшинства ходить босиком по холодным камням!

- Никакая я не представительница, я - немка! - обиженно выкрикнула Ульрике. - Мой отец раньше был американский солдат, а теперь он немецкий гражданин!