Нина Воронель - Ведьма и парашютист

- Он вернется к себе, если ты отопрешь мне дверь. Правда, Отто?

Плечо дрогнуло под ладонью Ури и съежилось еще больше в знак согласия:

"правда вернусь" - отстучала лапа.

- Нет, нет, оставьте меня! Уходите оба! - упрямо повторила Инге.

В ответ Отто придвинулся еще ближе к щели между плитами, а Ури сказал:

- Если ты немедленно не откроешь дверь, я прыгну вниз.

"и я тоже" - нагло отстучал Отто.

Инге поднялась с колен:

- Хорошо, пусть будет по вашему. Закрой створки, Ури, и запри их на замок. Потом иди, уложи Отто и приходи вниз - я тебе открою.

Ури и Отто с секунду смотрели друг на друга, сомневаясь - верить ей или нет? Наконец, Отто утвердительно закрыл здоровый глаз и покатил кресло к своей двери. "По-моему, он первый раз за все это время смотрит на меня без особой вражды" - пронеслось в голове Ури, пока он закрывал створки и запирал замок. Когда он вошел к Отто, старик уже успел въехать в свою спальню и, осторожно ступая на здоровую ногу, самостоятельно перемещал свое немощное тело в кровать. Ури подошел было помочь, но Отто сам с отчаянным бесстрашием рухнул в постель, ударился о раму кровати, взвизгнул от боли, и тут же овладев собой, застучал лапой в стену: "оставь меня я обойдусь иди к ней".

- Может, все же поменять пеленку? - тихо спросил Ури, опасаясь задеть гордость старика.

"я потерплю иди к ней" - засверкал на него здоровым глазом старик, но тут, к счастью, в дверях появился Клаус, весь какой-то взъерошенный:

- Ты нашел фрау Инге, Ури?

- Да. Она внизу, возится с геранями.

- Я пойду к ней, ладно? Мне очень надо с ней поговорить.

Отто предостерегающе стукнул лапой о стену, Ури покосился на него и покачал головой:

- Я боюсь, что сейчас это невозможно: она тем заперлась и никого к себе не пускает.

- Но мне очень, очень нужно! - настойчиво повторил Клаус, взъерошиваясь еще больше.

- Обязательно сегодня? - попытался урезонить его Ури. - Завтра с утра поговоришь.

Клаус посмотрел на него так, будто в эту минуту решался вопрос его жизни.:

- Нет. Завтра будет поздно.

Тут Отто, уверенный в том, что в эту минуту решается вопрос жизни Инге, опять заколотил в стену, напоминая Ури о неотложном. Выхода не было, надо было выставить Клауса и бежать к Инге.

- Сегодня никак не выйдет, она тебя не впустит. - твердо сказал Ури, жалея Клауса. - Но завтра ты с ней все уладишь.

- Раз так, - огорчился Клаус, - я улажу все сам. Сегодня. А завтра у меня отгул - День Охотника, ты разве забыл?

Ури, действительно забыл и про День Охотника и про отгул, но зато он сообразил, как замкнуть Отто и Клауса друг на друга:

- Слушай, Клаус, может ты перед уходом поменяешь Отто пеленку? - крикнул он, уже сбегая по лестнице вниз и сразбегу толкая плечом тяжелую железную дверь.

Я терпеть не могу нервных, я с ними тоже становлюсь нервный. А когда я нервный, у меня все время во рту сохнет и ладони потеют.

Сегодня Ури позвал меня пойти с ним посмотреть на новый подвал, который они с Вильмой нашли под круглым залом, а сам был нервный. Он потащил меня вниз, где темно и воняет, и все время подгонял: "иди быстрей! иди быстрей!", а я быстро не могу, если у меня во рту сохнет. Я бы мог ему про это сказать, но он ничего не слушал, будто он был не со мной, а где-то в другом месте. Когда мы, наконец, вышли из подвала, я сильно проголодался и хотел итти домой ужинать, но он меня не отпускал - сел на камень в круглом зале и стал молчать. Целый час сидел и молчал. Я прямо чуть с ума не сошел и стал его просить, чтобы он отпустил меня домой, но он был как глухой, он даже не слышал, что я говорил. Тогда я, чтобы не молчать, решил рассказать ему страшный секрет, про который я должен был бы поклясться Карлу на крови, но не успел, потому что Карл тогда от нас сбежал и не вернулся. И пусть я даже не поклялся Карлу, секрет-то все равно был настоящий, потому что кроме Карла только я его знал, но Ури меня не слушал. Он вроде ждал, пока кто-то во дворе заведет чужую машину и уедет.

После этого мы поднялись наверх, прошли через рыцарский зал на кухню и сели ужинать. Хоть фрау Инге нажарила капусты и велела Ури меня покормить, и хоть капуста была вкусная, с салом и со шкварками, сидеть рядом с Ури было трудно, потому что фрау Инге куда-то делась, и он снова был нервный. Из-за этого все предметы на кухне стали противно звенеть - и чашки, и тарелки, и сковородки, а особенно ножи и вилки. Не знаю, слышал ли этот звон Ури, но он сам начал звенеть так громко, что у меня по всему телу пошла сыпь. Тогда я решил рассказать ему секрет про Отто и фрау Штрайх, чтобы заглушить все эти звоны.

Этот секрет так понравился Ури, что он даже засмеялся, но все равно не перестал звенеть. Он быстро кончил есть, выскочил из-за стола и помчался через двор искать фрау Инге, - при этом он звенел, как пожарная машина или скорая помощь. Когда он исчез за дверью Отто, я помыл посуду и пошел кормить свиней. Но хоть я плотно закрыл за собой дверь, я все равно слышал этот противный звон. Не знаю, может, это у меня в ушах звенело. Правда, как только мне навстречу выбежал Ганс и начал тереться об мои ноги, мне сразу стало лучше и звон стал тише. Я дал Гансу сахар, - у меня в кармане всегда есть для него кусочек, - приготовил пойло свиньям на ужин, разлил его по кормушкам и собрался уходить, не дожидаясь, пока они кончат есть. Я надел куртку, отворил дверь и заткнул уши, потому что во дворе тоже все звенело - стекла в окнах, ручки на дверях, ветки на деревьях и даже опавшие листья, которые покрывали камни, как одеяло.

И хоть мне хотелось поскорей убраться из замка домой, мне пришлось вернуться, чтобы выпить воды - когда я нервный, у меня во рту сильно сохнет. У нас над раковиной висит доска, на ней фрау Инге пишет мелом разные вещи на завтра и на другие дни. Я вспомнил, что завтра у меня отгул, и глянул, что она там написала - интересно, от какой работы я открутился? На доске была только одна запись:

"День Охотника. Вымыть кабанчика Т15 и свинок Т6 и Т11 и запереть в загоне С - для отправки в станционный ресторан и на колбасную фабрику."

В ушах у меня вдруг перестало звенеть и в голове стало прозрачно-прозрачно, так что, если бы кто-нибудь заглянул мне в одно ухо, он увидел бы весь свинарник через второе. Я забыл, что пришел сюда напиться, я стоял, как вкопанный, перечитывал запись фрау Инге и никак не мог понять, что там написано. Я не знаю, сколько бы я так простоял, если бы на меня сзади не налетел мой друг Ганс, который очень обрадовался, что я не ушел.

Ганс, как обычно, начал тереться об мои ноги и просить сахар, а я наклонился его погладить и осторожно посмотрел на его номерок, так, чтобы он не заметил и не стал паниковать. Им всем, когда они родятся, вдевают в уши такие маленькие алюминиевые колечки с номерками, чтобы их различать. Я и раньше знал, что номер Ганса - 15, но мне вдруг показалось, что я мог ошибиться, я ведь часто путаюсь в цифрах. Но на этот раз я, как назло, не ошибся - на маленькой белой пластиночке, свисающей с уха Ганса, была нарисована колючая черная единица, а за ней пузатая черная пятерка. Я точно знал, что так пишут пятнадцать, и фрау Инге так же написала на доске, только доска была черная, а цифры белые, но все равно они обозначали, что завтра Ганса зарежут.