Уильям Бойд - Нутро любого человека

В голове у меня толкутся смутные идеи о том, чтобы сделать обстановкой моего нового романа такой вот летний дом с гостями.

„Керамический кувшин и три абрикоса“ Хуана Гриса висит у меня над камином на Дрейкотт-авеню. Стены увешаны другими принадлежащими мне картинами и рисунками. В августе Фрейя окрасила комнату в темно-оливковый тон и этими хмурыми вечерами, ожидающими прихода зимы, кажется, что лампы источают свет еще более теплый, подстилаемый окружающей их землистой прозеленью.

Фрейя решила жить здесь на тех условиях, что станет вносить некую часть квартирной платы (5 фунтов). В первый день каждого месяца она пунктуально вручает мне пятерку (я не стыжусь признаться, что любая, даже маленькая помощь… вижу, впрочем, что уже упоминал об этом выше, — отчего сказанное не становится менее правдивым). Под аванс за „Космополитов“ я назанимал все, что можно. Все деньги, полученные мной за „Конвейер женщин“, вложены в прибыльные акции и страховые полисы, преобразовать их в наличность, не встревожив Лотти или, того хуже, Элтреда, я не могу. Уоллас подгоняет меня со сдачей „Космополитов“, но я все повторяю ему, что не могу найти для этого время, поскольку слишком занят журналистикой, позволяющей мне хоть как-то сводить концы с концами. Я сунулся к нему с предложением написать монографию о Грисе, однако Уоллас отверг его с порога — сказав, что мне еще повезет, если я получу за нее 10 фунтов.

На днях за ленчем:

УОЛЛАС: По-моему, вы говорили, будто у вас есть идея нового романа.

Я: Просто расплывчатая мысль. О компании молодых людей, молодых пар, проводящих лето на вилле в Биаррице.

УОЛЛАС: Звучит великолепно. Я бы это почитал.

Я: Я думал назвать роман „Лето в Сен-Жан“.

УОЛЛАС: Если в названии книги стоит „лето“, промашки не будет. Я могу хоть завтра раздобыть для вас 500 фунтов.

Я: Замечательно. Но когда я его буду писать?

УОЛЛАС: Набросайте синопсис. Две страницы. Несколько строк. Время уходит, Логан.

А вот это прозвучало зловеще — ясно, что кредит, полученный мной за „Конвейер женщин“, почти исчерпан. Поэтому я сел и попытался соорудить что-нибудь на бумаге. В виде эксперимента, я взял ситуацию в Биаррице, переменил все имена, внес дополнительные трения, давление извне (жены, бывшие любовницы). Неожиданно я, как и Уоллас, увидел в этой идее огромный потенциал — сексапильность, заграница, свобода под летним зноем у океана, — но как ни тужился, высвободить этот потенциал не сумел.

Показался в Тропе. Сугробы ростом до подоконников. Все это казалось бы, пожалуй, красивым и романтичным, будь я здесь с Фрейей, а не с Лотти и Лайонелом, у которого, похоже, коклюш. Слышу хриплые, насмешливые крики грачей в ильмах: „Фрейя-Фрейя-Фрейя“, — мне кажется, что кричат они именно это.

Удо Фейербах попросил меня написать о „Баухаусе“ и одолжил фотографии из своего собрания. Любуюсь девушками в ткацких классах — прекрасными и свободными. Одна из них похожа на Фрейю. Никуда мне не деться.

Мы обедали в „Луиджиз“, а оттуда отправились в „Кафе Ройял“. Там было людно, много знакомых лиц. Заметил Сирила и Джин и коротко переговорил с ними — они были с Лайманом? Лиландом? [неустановленное лицо]. Вскоре после этого они ушли. Затем появился Адриан Дейнтри [84] Друг художника Дункана Гранта. с компанией в вечерних туалетах, — включавшей и Вирджинию Вулф [85] См. „Дневник Вирджинии Вулф. Том IV: 1931–1935“. , которая курила сигару. Я уступил им наш столик и пока все кружили вокруг него, рассаживаясь, представил Вулф Фрейю. „Вы здесь только вдвоем? — спросила она у Фрейи. — Что за жуткая толпа. Как все переменилось“.

— Минуту назад с нами был Сирил Коннолли, — ответила Фрейя.

— Со своим черным бабуином? — спросила ВВ.

Фрейя не поняла, о ком она говорит.

— Его черномазой женушкой.

Я повернулся к Фрейе:

— Теперь ты понимаешь, почему миссис Вульф так славится своим обаянием.

И к ВВ:

— Вам следовало бы стыдиться себя.

Мы ушли, а когда добрались до дома, между нами произошла первая серьезная размолвка. Злобность ВВ несколько шокировала Фрейю. Я сказал: невозможно даже представить себе, что человек, который пишет дышащую такой лиричностью прозу, настолько пропитан ядом. „По крайней мере, она пишет“ — ответила Фрейя, без всякой задней мысли. Однако меня это ранило, так что мы поозирались по сторонам, ища, по какому бы поводу поцапаться, и во благовременьи нашли. Теперь вот пишу это, готовясь улечься спать на софе, и слышу, как Фрейя плачет за дверью спальни.

На скучной выставке коллажей и фотографий в галерее „Мэйор“. Единственный живой эпизод — меня проигнорировала миссис Вулф, попросту повернулась на каблуках, лишь бы меня не видеть. Ясно, что мне нет прощения.

Пошел в „ artrevue “, пил вино с Удо. Он терпеливо слушал мои гневные обличения посредственности английского искусства. Потом рассказал, что теперь во всех немецких городах появились таблички с надписью „ Die Juden sind hier unwünscht “ [В евреях здесь не нуждаются]. Трудно поверить, что такое возможно. Однако Удо сказал, что это дает более широкий взгляд на вещи: отживающее искусство можно сносить без особых страданий, жизнь в Лондоне имеет свои утешительные стороны.

Разъезды: Норфолк — Лондон — Норфолк. Париж — Рим (на Пасху. Три дня с Фрейей). Мы обдумываем наше лето: Греция. Что я скажу Л. в этом году?

Мои героические усилия привели к тому, что „Космополиты“, наконец, закончены. Отнес рукопись Родерику, сказавшему несколько довольно язвительных слов о ее краткости; книга получилась объемом под 150 страниц. (Я объяснил, что задумал было, но потом отказался от этой идеи, дать в виде приложения антологию стихотворных переводов, тогда книга получилась бы попухлее). Ну, по крайней мере, ты ее из себя выдавил, сказал он. А теперь, как насчет того довольно сексуального романа, которым искушал меня Уоллас? Я оставил его при уверенности, что такая возможность существует.

Фрейя с зачарованным интересом следит за развитием романа п. Уэльский/миссис Симпсон — читает о нем в американских газетах, которые получают в Би-би-си. То, что население страны остается об этом романе в почти полном неведении, кажется ей совершенным безобразием. „Я рассказываю о нем всем, — говорит она, — каждому встречному“. Должен признаться, что я и сам питаю к нему курьезный интерес — со времени встречи с Принцем на поле для гольфа. Ангус, вот надежный источник, — он, должно быть, знаком с кем-то из внутреннего круга, — говорит, что Принц совершенно одурманен миссис С. — таскается за ней по пятам, как собачка.