Уильям Бойд - Нутро любого человека

Телеграмма из ОМР. Мне предписано немедля покинуть Багамы. Завтра вылетаю в Майами. Быстро сработано.

[ЛМС вернулся в Англию под конец июля. Перед тем, как приступить к исполнению своих обычных обязанностей в ОМР, он получил месячный отпуск. Не лишено интереса: никто официально не попросил его написать отчет о восьми с половиной месяцах, проведенных в обществе Герцога и Герцогини, или изложить свои сомнения по поводу того, как велось дело об убийстве Гарри Оукса. Герцог и Герцогиня оставались на Багамах до конца войны.]

В поезде на Бирмингем, дождь со снегом пятнает окна. Маленький мальчик, сидящий напротив, спрашивает меня, офицер ли я, и я отвечаю: да. Вы служите во флоте? Да. Ладно, а где тогда ваш корабль? Хороший вопрос. Мать шикает на него: не приставай к джентльмену. Ему было бы, наверное, интересно узнать, что данный офицер королевских ВМС направляется на базу ВВС, чтобы научиться прыгать с парашютом.

Никто иной как Вандерпол объявил мне на прошлой неделе, что я должен пройти эти курсы. „Могу я спросить зачем?“ — поинтересовался я. „Мы считаем, что это может пригодиться“, — вот все, что он сказал. Я спросил у Яна, не затевается ли нечто особенное, но тот ответил, что ему ничего не известно. Может быть, приближается вторжение? После ухода Годфри [131] Годфри отправили в отставку в 1942-м. Ян уже не настолько au fait [132] В курсе ( франц .) — Прим. пер. секретов отдела. Так или иначе, хоть какая-то перемена, и я рад возможности вырваться из нашей конторы.

Фрейя со Стеллой, умницы, пришли на Юстон, чтобы проводить меня. Стелла спросила, буду ли я коричневым, когда вернусь, я заверил ее, что не буду. При моем июльском возвращении покрывавший меня загар страшно заинтриговал ее. И должен сказать, когда я прижимался к бледному, веснушчатому телу Фрейи, то выглядел каким-то темным мулатом. После стольких месяцев, проведенных вдали друг от друга, наши сексуальные желания словно обновились. Фрейя то и дело отбрасывала простыни и разглядывала меня, — как будто мое голое тело ее завораживало. Мы с ней раз за разом, в любое время дня, ускользали для быстрого соития. Пятиминутное специальное обслуживание, так это у нас называлось. „Как ты насчет пятиминутного специального?“ — могла спросить Фрейя после ленча. Стелла колотила в запертую дверь и кричала: „Что вы там делаете?“. „Папа немного устал, дорогая“, — отвечала Фрейя, пока я, с дурацкой ухмылкой на физиономии, употреблял ее сзади.

Странно снова, двадцать лет спустя, ехать в Бирмингем: какой ужас внушали мне мои возвращения домой по окончании триместра. Я должен явиться на базу ВВС в Клеркхолле для прохождения двухнедельного курса парашютизма: несколько дней тренировок, потом пять зачетных прыжков. Кто-то сказал мне, что идея принадлежит не Вандерполу: похоже, скорее, Рашбрук [новый глава ОМР] заваривает некую кашу — или еще какой умник. Ян пояснил, что ОМР пытается расширить свой modus operandi [133] Образ действий ( лат .) — Прим. пер. . „Мы вскоре окажемся на европейском континенте, — сказал он. — Нельзя же так и сидеть на лаврах“. Ян какой-то пасмурный: он и так-то довольно мрачный хрыч, но после моего возвращения выглядит совсем замкнутым, раздражительным. Cherchez la femme ? [134] Флеминг влюбился в Энн О'Нэйлл, впоследствии Энн Родермер, а еще позже — миссис Ян Флеминг.

Вернувшись из Нассау, я получил месячный отпуск, но уезжать из дому никуда не стал: мне хотелось остаться на Мелвилл-роуд и вести настолько обычную, размеренную жизнь, насколько это возможно. Я читал, с удовольствием, — впервые за многие месяцы; ухаживал за нашим огородом, выводил Стеллу на прогулки. Время от времени мы с Фрейей выбирались в паб, чтобы выпить. Я встречался с друзьями и знакомыми.

„Вина“ пользуется огромным успехом — и у критики, и у читателей. Питер Скабиус провозглашен новым значительным романистом. Я все еще не смог прочитать эту книгу и при встречах с Питером произношу на ее счет туманные общие слова. Да Питер ничего и не замечает: все эти деньги и восхваления совсем вскружили ему голову. Он купил в Уондзуорт-коммон большой дом, в котором живет с Пенни, своей новой женой (они поженились в день выхода книги). Питер щеголяет смертью Тесс, как стигматами — знаком отличия, показывающим, как много он страдал. Он сказал одну воистину отвратительную вещь: „Знаешь, Логан, как только стало известно о смерти Тесс, женщины, похоже, стали считать меня на редкость привлекательным“. Скорее всего, он уже изменяет Пенни.

Я получил еще странно резкое письмо от Дика Ходжа, извещающее, что в Италии он наступил на противопехотную мину и ему по бедро оторвало ногу. Теперь он в Шотландии, „учится ходить“, и дальше: „Поскольку я намерен никогда больше отсюда не выезжать, ты лучше приезжай сам, чтобы навестить меня“. И подпись: „Твой Дик. Обезноживший, но, если тебе это интересно, не обесхреневший“.

Читаю в газетах, что суд оправдал де Мариньи. Наконец-то, хоть какая-то справедливость — однако, кто же убил сэра Гарри Оутса? Багамы, Герцог, Герцогиня кажутся мне теперь принадлежащими к другому миру.

База ВВС в Клеркхолле. Здесь проходят обучение экипажи бомбардировщиков и база битком набита летчиками. Завтра первый наш настоящий прыжок и я с подлинным нетерпением ожидаю его. Мы — неавиаторы — образуем в офицерской столовой странную маленькую компанию: шестеро англичан, поляк и двое нервных итальянцев. Никто из нас не рассказывает, зачем он учится прыгать с парашютом, — возможно, потому, что, подобно мне, никто и не знает. Я единственный здесь офицер флота.

Вечерами после обеда нам предоставляется свобода захаживать в местные пабы, а то и уезжать в Бирмингем. Я вновь посещаю мои давние места, брожу по Эджбастону. Возможно, это чувство внушено мне Багамами, но я получаю удовольствие от солидной непретенциозности Бирмингема. Большой город, который ни на какие глупости не покупается. Моя школьная ненависть к нему сослужила мне дурную службу. После последних шести месяцев все в Бирмингеме кажется успокоительно подлинным и реальным — пусть и хмуроватым, а местами разрушенным. Как-то ночью я стоял у нашего прежнего дома и думал об отце, гадая, что бы он сказал теперь, спустя почти двадцать лет, о своем сыне. Два моих брака, двое его внуков, своего рода репутация и карьера писателя, оборванная войной. Узнал бы его призрак этого стареющего флотского офицера?..

В сущности, эти мысли, стоило мне дать им волю, стали почти неотвязными. В ОМР ни для кого не секрет, что вся наша работа связана теперь с предстоящим вторжением в Европу — со „Вторым фронтом“. Вполне вероятно, что в течение ближайшего года с войной будет покончено, и когда я пытаюсь вообразить, что снова веду „нормальную“ жизнь, сердце начинает учащенно биться от страха — сорокалетие мое стремительно приближается, а карьеру мне придется начинать заново. Справлюсь ли? Занятно: война, сколько бы я ни скулил по ее поводу, означала, что все решения сосланы в своего рода чистилище. А чистилище оказывается порою вполне терпимым для пребывания местом.